Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 2

— Вашего брата зовут Паоло? — говорит гондольер, внезапно прерывая пение, потому что, кроме моря и звезд, теперь, когда он оставил далеко позади все гондолы, никто не может его слышать.

— Да! — кричит Винченца, и бледные щеки ее вспыхивают румянцем. — Да! — кричит она, и бахрома ее шали дрожит, потому что задрожали ее руки.

Все ее думы овеяны этим вопросом.

А она много продумала, пока они плыли каналом и лагуной.

Сегодня третий день, как она уволена с фабрики.

Когда она пришла с фабрики домой и отдала мачехе несколько лир, сказав, что это окончательный расчет, старуха стала к ней необычайно ласкова. Она даже не сказала отцу, что Винченца рассчитана. Она сварила макароны и сбегала за дешевым вином в погребок, который был в их же доме. Она услала детей играть на берег моря. Она усадила Винченцу за стол, отцу дала пол-лиры, чтоб он пошел в погребок, поставила два стакана, скинула грязный передник, который она снимала только по праздникам, и села против Винченцы. Такое настроение у нее бывало только по большим праздникам. Винченце все эти сборы напоминали тот день, когда ее в первый раз вели к причастию.

Винченца была совершенно безучастна к этим сборам.

— Ну садись же, моя золотая! — уговаривала она Винченцу, приглаживая заскорузлой рукой ее солнечные волосы. — Вино утоляет горе. Волосы-то у тебя какие! Только у мадонн в церквах я такие косы видела. У меня тоже была неплохая коса! Эх, молодость! Мы лучше пользовались молодостью, чем вы, теперешние! Ну выпей же, моя золотая!

Винченца была голодна. Макароны вкусно пахли горячим олио. Чтобы утолить жажду, она выпила стакан вина.

— Ты ведь еще не знаешь, какие хорошие бывают богатые люди. Мне давно кажется, что бедность портит людей. Богатым можно быть и добрыми, и щедрыми, и ласковыми. Нищим не хватает для этого времени. Помню, у меня был молодчик. Поверишь ли, он тратил на меня в один день больше, чем мы в месяц проживаем. Захочу мороженого — вот тебе мороженое. Захочу шоколаду — вот он перед тобой. Жила я в гостинице Белого Льва, знаешь, у самой площади. А наряды какие он мне покупал! А когда я познакомилась с ним, на мне, поверишь ли, вот под этой шалью только одна рубашка вроде платья была. Ведь понимающие люди не по платью женщину ценят. Ну выпей, моя радость, развеселись немножко! Это только с первого разу страшно, а потом не хуже всякой другой работы. Весь день у тебя будет свободный. Послушай меня, я ведь вместо матери тебе, не с кем тебе, кроме меня, и душу отвести.

Окаменев от отчаянья, слушала Винченца эти речи. А старуха сразу весь свой богатый опыт хотела ей передать.

— Только в первом знакомстве не ошибись! Помни, что сегодня тебе цена особая, а завтра будет тоже хорошая цена, но уж не такая. Вот жаль, у меня платья приличного нет, а то б я тебя сама в первый раз вывела. Ну, да ты не маленькая, сама справишься! А меня, старуху, потом не забудешь.

Как стеклянный песок к клею прилипали эти речи к мозгу Винченцы, и чем больше пела старуха, тем безучастней и покорней она ее слушала, и когда наступил вечер и совсем стемнело, она, как неживая, позволила надеть себе на плечи старинную шаль, пригладить волосы, вдеть в уши серьги и даже подвести немного глаза, и пошла на пристань.

Когда пароход пристал к Пьяцетте, Винченца вышла и остановилась в изумлении. Она никогда не видела Палаццо дожей в лунном свете. Розовый мрамор дворца светился и казался почти прозрачным. Кружевные узоры казались выточенными из голубого воздуха. Как очарованная простояв несколько минут, Винченца медленно пошла под колоннады, окружавшие площадь Сан-Марко, заглядывая в витрины совсем иными глазами, чем прежде, когда она работала на фабрике. Прежде она ненавидела эти витрины, теперь у нее появилось какое-то нежное любопытство к ним, — а вдруг тут как раз лежат вещи, сделанные ею. От вина у нее слегка кружилась голова, и она совсем не отдавала себе отчет, что она делает и зачем сюда пришла. Она только знала, что это неизбежно, что она делает так, как делали многие ее подруги.

Но когда двое подвыпивших развязных франта увязались за ней и стали идти по пятам, ее охватил такой же ужас, какой она испытывала, когда за спиной ее останавливался синьор Карбони. Она ускорила шаг. Франты не отставали.

— Вечер жаркий! Наверно, синьора мечтает о мороженом! — сказал один из них, пригибаясь к уху Винченцы.

Винченца вспыхнула и побежала прямо перед собой по галерее. Хохот франтов еще звенел в ее ушах, когда она, запыхавшись, прислонилась к перилам над водой. Прямо перед ней поднимался красивый и спокойный купол церкви Спасения. Она зашептала слова молитвы с такой верой, что церковь должна была бы поплыть к ней по заливу и принять ее под свои тихие мраморные своды. Но купол оставался неподвижным, и между церковью и Винченцей проплыла шумная кавалькада гондол. В этот вечер Винченца вернулась домой ни с чем. Старуха побранила ее и уложила спать.

Следующий день прошел в новых уговорах и наставлениях, и когда взошла луна, Винченца опять стояла под колоннами, стараясь спрятаться в тень и закрывая себе горящий рот углом шали.

Вдруг она почувствовала сзади себя Карбони и знала, что не ошибается. Ноги ее приковались к мраморному полу.

— Теперь-то вы не откажетесь прокатиться со мной по заливу? — спросил старик.

Винченца обернулась и увидела, что Карбони для ночной прогулки оделся, как настоящий синьор. Борсалино серого цвета была заломлена у него на затылок, в зубах дымилась сигара.

— Никогда не пойду с вами! Ни с кем не пойду! — закричала Винченца и бросилась в переулок.

Ей пришлось отбиться еще от нескольких кавалеров, прежде чем она выбралась по узеньким набережным к тихому каналу. С глухим всплеском катилась перед ней темно-зеленая, тихая вода. Отчаянье охватило Винченцу. Броситься в воду? Ведь это легче, чем делать то, что она должна теперь делать. Но все ее молодое тело противилось этой мысли. Зацветшая вода пугала своей тишиной. С площади доносились звуки оркестра, нежные, как звон стекла на фабрике. Может быть, она опять станет на работу? Нет, ее нигде не примут. Это всем известно, что родственники арестованных не принимаются нигде. Надо в воду. Винченца нагнулась над каналом и представила себе, что один только шаг отделяет ее от смерти в этих беззвучных волнах немого канала.

Кажется, она уже решила сделать этот шаг, как вдруг острая мысль осветила ее сознание. Брат! Паоло! Ведь ему еще хуже, чем ей! Она может ходить, смотреть на море, говорить с людьми. А он? Где он? Каждое утро отец ходил навести справки о нем и ничего не мог узнать. Может быть, его уж нет в живых? О, если Винченца узнает это, конечно, она без колебаний бросится в эту тихую как смерть воду. Но если он жив? Она должна помочь ему. Винченца знала, что заключенным помогают их родственники, что без этой помощи узники погибают. Но из каких средств она будет помогать? Черная шаль тяжелым свинцом сковала ей плечи. Черная шаль, надетая для того, чтобы добыть деньги. Да, для брата она их добудет. Только не сегодня. Еще один вечер, одну ночь свободы, одну, последнюю ночь честной жизни.