Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 2

— Что, барин, полюбоваться на солдатское житье пришли? — спросил пляшущий, не переставая плясать. — Пляшем, пляшем! Праздник у нас сегодня: хлеб с червями на новоселье дали. Вот мы и пляшем! — Он истово отплюнулся и захохотал. В кругу его смех подхватили.

— Колесом в животе червивый хлеб пойдет! — продолжал он.

— Зачем колесом? Он и плашмя ляжет! — сказал кто-то. — С червем мягче.

— Будет тебе, подметки отколотишь! — остановил танцора бородач в белой рубахе, обрисовывавшей круглый живот.

— А туда им и дорога, казенные! — отбрехнулся курносый. Пот лил с его покрасневшего лица, а он не переставал плясать. Гармоника трепыхала все визгливее и чаще, и он все дробнее разделывал ногами. Наконец вдруг разом оборвали оба — и плясун, и гармонист.

— Лечить нас приехали? — насмешливо спросил Ослабова курносый. — Можно нам и полечиться. А вот штанов летних нам не привезли? А то глядите — в чем ходим! — И он вытащил кусок ваты из стеганых истертых своих зимних рейтуз.

— Будет тебе дурака валять! — опять остановил его бородач. — Это Ванька, — сказал он Ослабову, как бы извиняясь, — он у нас озорной, никому проходу не дает. Намедни вечером генерала, как он из санитарного вагона в свой переходил, до смерти напугал — собакой лаять стал из-под вагона.

— А какой у вас генерал? Ничего? — чувствуя, что глупо ставит вопрос, спросил Ослабов.

— Буроклык-то?

— Пироги любит! — мечтательно сказал Ванька. — Эх, теперь бы в деревню, весна, все тебе размокло, жена на крыльце.

— А ты женат? — посмотрев на Ваньку, сказал Ослабов.

— А что ж я, собака? — обиделся Ванька. — Эх, барин, это мы тут озверели, а дома — люди как люди. И бог на стене, и усы в вине. — Он свистнул и стал разглядывать Ослабова с головы до ног. Ослабову стало стыдно за свой костюм, еще совсем новенький. Ванька многозначительно перевел глаза на свои, кудрявые от ваты, штаны. Потом попробовал полу френча у Ослабова.

— Хороший товар! — сказал Ванька. — А что, вшивого мору у вас с собой не захвачено? Мне бы немного!

— И то правда! — улыбнулся бородач. — Заели нас вши проклятые. У нас у одного была мазь, фельдшер ему сварил, хорошая, крепкая, где мазнешь, там кожа слезет, да мало! Просили еще — фельдшер сказал, что нельзя, больных нечем мазать будет.

— У меня нет, — сказал, смущаясь, Ослабов, — но я выпишу.

— Ох, не надо! — спохватился бородач.

— Отчего?

— Выпишете, а потом вычет будут делать из приварочных да табачных.

— Никакого вычета не будет, — строго сказал Ослабов. — Я все сделаю, что могу для вас.

— А может, можно тут раздобыть мазь? — робко попросил бородач. — У нас тут в Красном Кресте на миллион рублей лекарства всякого лежит. Неужто там вшивого мору нету?

— Я спрошу! — обещал Ослабов, стараясь протолкаться. Но солдаты плотно окружили его. Их красные, с выгоревшими волосами головы казались совсем чужими в этом синем воздухе. Растоптанный виноградный сад стонал под их ногами.

По сторонам солдаты сидели на грязной земле, на мусоре, голые по пояс, с коробившимися от пота рубашками на коленях, с которых они стряхивали и на которых брали под ноготь насекомых. Увидев, что свои с кем-то разговаривают, они повскакивали и, на ходу накидывая на себя рубахи, подбегали к разговаривающим.

— Кто это?

— Откедова приехамши?

— Доктор чей-то, говорят.

— Вшивого мору обещает.

— Обещанка — одна вощанка: меду в ней нет.

— Что это с лику он такой постный?

— Ни дать ни взять — угодник!

— А ты, тыква-голова, лику верь! Наш-то Буроклык с лику чем не чудотворец?

— Он и творит чудеса.

— Прямо! Миколай!

— А по делам — пустолай!

— Тише, вы, разбрехались!

— А ты уши себе шомполом, что ли, вычистил? Слухать хоцца?

— Со слуха хрен для брюха.

Архангельское окание, псковская цокалка, орловский чистоговор, костромская распевка — все говоры смешались в этом гуле. Задние все плотнее напирали на передних, а передние — на Ослабова. Нестриженые, круглые, льняные, черные и рыжие головы, красные, загорелые, щетинные, любопытствующие, с неотступным вопросом, злые, тоскливые глаза, хмурые брови, белые зубы — все это двигалось, вертелось и прыгало перед Ослабовым, напирало на него, чего-то от него требовало и хотело. И все пустей, ничтожней и беспомощней чувствовал себя Ослабов перед этим лесом лиц.

— А что там у нас, в Расее? — хрипло выкрикнул кто-то и спрятался за спину других.

— Что Расея! Черт ее бурьяном сеет.

— Правда, что наши бабы от пленных австрияков плод принимают?

— Вот ужо вернемся — выворотим брюхастых наизнанку!

— А когда ж нам возворот будет?

— А правда, что после войны землю прирезывать будут?

Ослабов обессилел под всеми этими вопросами. Что с Россией? Когда конец войне? Что потом будет? Это были те же самые вопросы, что и его мучили. Ответа у него никакого не было. Но необходимость ответа, немедленного и точного, от которой он, когда сам про себя думал, отмахивался, теперь стояла перед ним грозно и неотвратимо. А ответить он ничего не мог.

— Когда ж по домам, а? — допытывался тот же вихрастый, молодой солдат.

— Какой там, к ляду, по домам! — вынырнул откуда-то Бастрюченко.

Урвав минуту, он прибежал к своим потолкаться и поделиться новостями:

— Наступление!

— Чего брешешь?

— Вот те хрест! Своими ушами слышал, как Буроклык Буроклыкше сказывал.

— Оно и лучше. Вша на ходу меньше ест, — меланхолично сказал кто-то.

— Да и загадили мы тут, прости господи! Самим себе тошно. Виноградник ведь тут был, когда пришли.

— На это мы мастера! Хошь что загадим.

— Наступление! Наступление! — побежало по толпе, и гул пошел шире, тревожней, настороженней.

— Под хвостом у них чешется! Не сидится на месте.

— Тут бы домой впору, а они еще куда тянут!

— И тут хлеб с червями, а дальше с чем будет?

— Прямо с шоколадом!

— На кого ж наступать будем? — звонко, в упор Ослабову задал вопрос Ванька. — Мы тут и турка живого не видели. Как у себя дома живем.

— Вперед пойдем, — мрачно сказал Ослабов.

— Куда ж вперед-то? Скрозь море? — не отставал Ванька.

— К югу, — махнул рукой на озеро Ослабов и, совсем теряясь, добавил почему-то:

— Там еще жарче будет.

Эта фраза взорвала солдат. Жара и тут уже давала себя знать.

— Жарче? Вот оно что! Мало мы тут напотелись?

— Живьем, значит, спечь нас хотят?

— Буроклык в кинтелях ходит, Буроклыкша — в кружеве, а мы — в вате.

— Совсем сомлеем.

— Потом изойдем.

— Что мы, мерблюды какие, чтоб гонять нас.

— Ты нам толком скажи, как есть ты человек приезжий, долго нас тут тиранить будут? — степенно, но с напором подступил к Ослабову бородатый солдат. — Будь отцом родным, скажи!

И впился в него ясными, требующими ответа глазами.