Исмаил Шихлы - Буйная Кура

- Где хозяин?

Тадтыг, не понимая по-русски, пожал плечами. Казак разозлился пуще:

- Зови, пусть идет. Пристав зовет его.

Джахандар-ага понял, что пристав зовет его в ночной час неспроста. Если им удастся, они свяжут его и погонят впереди своих коней. Есть ли больший позор для мужчины? Он вообразил себя идущим перед чужим конем, под обнаженной шашкой. Казак подталкивает его грудью коня или прикладом винтовки. А дыхание коня обжигает ему затылок и спину.

Ну нет же, такому не бывать! Не для того Джахандар-ага носит свою папаху и свое имя. Кровь ударила ему в голову с такой силой и горячей струей, что он пошатнулся. На мгновение мир закружился перед глазами, все поплыло: и Кура, и тот лес, и рассветные тропинки к Куре, а когда все остановилось, во всем мире остались только два казака на лошадях да мушка винтовки. Джахандар-ага нажал на крючок. Почти одновременно раздалось несколько выстрелов. Кони заржали. Оба казака покачнулись в седлах, шашки выпали из их рук. Кони, потерявшие седаков, шарахнулись, выскочили со двора и понеслись к шоссе. Над головой Джахавдар-аги просвистели две пули.

Джахандар-ага спрыгнул с соломника и залег в яме. Он увидел на обрыве несколько силуэтов, понял, что дорога к Куре для него отрезана. Раздумывать было не о чем. Из ямы он начал палить по силуэтам, маячившим на обрыве. На его огонь ответили огнем. Вся деревня переполошилась, поднялся сплошной собачий вой. Слуги Джахандар-агн, похватав винтовки, прибежали к нему на помощь. Перестрелка разгорелась, как на войне. По свисту пуль Джахандар-ага сумел определить, которые из них попадают в цель.

Со стороны реки выстрелы неожиданно поредели. Пули посыпались теперь со стороны шоссе. Джахандар-ага догадался, что дом окружают и что, если перестрелка продлится, перестреляют всех его домочадцев, а сам он рано или поздно попадется им в руки. Он бросился под навес, вскочил на коня и, в мгновенье ока перескочив забор, помчался к реке. Успел еще, обернувшие, выстрелить раза три в сторону казаков, залегших у шоссе. Казаки опомнились и погнались за ним. Они скакали врассыпную, боясь метких пуль Джахандар-аги.

Как ни быстро он мчался на своем коне, казаки догоняли. "Эх, Гемер, Гемер, вот когда не хватает тебя: в самую нужную и трудную минуту жизни".

Но спасение было близко. Вот обрыв, а вот и Кура. Еще немного, еще немного. Кура не выдаст, Кура спасет. В это время Джахандар-аге представилось, что вся деревня смотрит на это развлечение: как Джахандар-ага удирает от казаков, а те скачут за ним, как за зайцем, с обнаженными шашками. Внезапно он натянул поводья и вздыбил коня. Конь от неожиданности закружился на месте. Казак замахнулся шашкой и что есть силы рубанул, но в это же время раздался и выстрел. Обломки шашки замелькали в воздухе. Кони столкнулись. Сверкнул кинжал, и казак, схватившись за горло, покатился с коня. Джахандар-ага не понял, успел ли выстрелить этот казак или пуля, толкнувшая в грудь и странно обжегшая, прилетела со стороны. У него хватило еще силы натянуть узду и поворотить коня мордой к реке. Но Куры он уже не увидел. На ее месте оказался густой белый туман. И словно в тумане лениво плескалась вода, вспучивалась и поднималась, заливая берега, соединяя протоки, затопляя лес, обрыв и саму деревню и сливаясь наверху с темным дождливым небом. Весь мир погрузился в воды Куры, которые лениво и плавно сошлись над ним, серые и холодные.

Джахандар-ага хотел приподняться, но вместо этого упал на гриву коня, конь, как будто понимая, что нельзя оставаться на этом берегу и отдавать хозяина в руки преследователей, метнулся к воде, и тотчас под его копытами оказалась зияющая стометровая высота обрыва. Когда казаки выскочили на обрыв, Кура еще не совсем сомкнулась после сильного всплеска, еще можно было различить в воде что-то черное, относимое быстрым течением. Один из казаков для порядка выстрелил в это черное, похожее скорее на тряпку, нежели на коня и на всадника. Кура взревела с новым гневом и с новой силой, словно ее ранили в бугристую, вздыбленную танину.

15

Порыв ветра, прилетевший с Куры, пронесся над лугом, пробежал по деревне, зашелестел в полях и овеял кладбище, раскинувшееся по склону холма. Он со свистом покружился вокруг древних надгробий и взвился вверх, собрав и унеся с собой всякий мусор, сухую траву и листья. В одну минуту словно метлой подмели кладбище, так стало на нем чисто.

Вслед за ветрам приползла туча, и крупные капли дождя начали пятнать редкими тяжелыми пятнами сухие надгробные камни.

Ашраф встал и отряхнулся от пыли. Огляделся среди могил, дремлющих в печальной тишине. Старые камни, высотой в два человеческих роста, покрыты мхом. Узоры и письмена на них едва различимы. На камнях помоложе высечены где лошадь, если покойник был хорошим наездником, где расческа и ножницы, если он был брадобреем, где четки, если он был набожным человеком, где кинжал и винтовка, если лежит под камнем мужчина и воин.

Ашраф, такой же неподвижный и сумрачный, как эти памятники, долго стоял в тишине. Земля на могиле отца свежа и еще не осела. Он похоронен около Шахнияр. Брат и сестра отныне будут всегда рядом. Дождевых темных капель на камне становилось все больше. Казалось, кто-то льет горькие слезы над могилой, но, когда Ашраф погладил могилу рукой, он почувствовал, что слезы эти равнодушны и холодны. Он надел фуражку и долго брел сам не зная куда. Ноги привели его к заезжему дому. Тропинка начала уже зарастать травой. Двери закрыты, некоторые стекла выбиты. По двору рассыпаны клочья бумаги, и дождь звучно барабанит по ним.

Ашраф заглянул в окно. На полу валялся глобус, и ветер катал его из стороны в сторону. Ашрафу стало больно и горько. С яростью он рванул дверь, сорвал замок и вошел. Собрал тетради и книги. На прежнее место повесил карту.

Поднял стулья. Долго смотрел на фотографию, которую так любил Ахмед. Мать и отец Ахмеда сидят рядом, а мальчик стоит за их плечами.

Дождь равномерно нарастал. Он монотонно шумел по черепичной крыше осиротевшего дома, хлестал из труб. Пенистые потоки наводнили двор. Дождевые капли лениво текли по оконным стеклам, через которые Ашраф смотрел на свою деревню, затянутую серой сеткой дождя. Он провел рукой по щеке, и рука оказалась мокрой, как если бы он провел по окну.

- Где ты пропадаешь с утра?

Ашраф обернулся и увидел брата, стоящего на пороге. Шамхал был в черкеске, полы которой заткнуты за серебряный чеканный пояс, а на поясе кинжал. Он был во всем черном, эта чернота выделяла белизну его юного еще, в сущности, лица. Но был он грустен и хмур. А в руке - винтовка. Видно, он минуту еще назад злился и гневался, что не может найти Ашрафа, а теперь нашел, и вместо злости на лице появляется радость. Он прошел в комнату, сел на стул, положил винтовку на колени и начал сворачивать папиросу.