Виктор Широков - Дитя злосчастия

Я тут же прекратил отдаленное наблюдение, убедившись в самых страшных своих подозрениях. Оставил свое укрытие и поспешно бросился к несчастной, стараясь, однако не шуметь, чтобы не быть обнаруженным.

И я успел перехватить гибнущую, уже склонившуюся над водой, которая в этом месте бурлила, втекая в довольно просторную трубу. Я схватил её за руку и, отбросив стеснения, возопил:

Господи! Что это ты удумала, деточка! Остановись!

Мои возгласы ничуть не удивили и не испугали девушку. Она спокойно поглядела на меня, не произнося ни слова, не сделав даже попытки вырваться. Она уже была за пределами человеческого бытия, за пределами разумного восприятия действительности, и намерение исполнить свое гибельное решение ещё не покинуло её окончательно.

Все ещё держа её за руку, накинув на неё белое одеяние и бережно приобняв за талию, я повлек её прочь от озера, приговаривая: "Все будет хорошо! Успокойся, дитя мое! Само провидение послало меня спасти тебя, неразумную. У всех бывают подобные минуты, когда хочется свести счеты с жизнью. Но нет таких несчастий, которых было бы нельзя преодолеть. И что за причина, заставившая тебя поступить столь дурно? Жертвование своей жизнью в такие молодые лета, конечно же, обдуманно. Ответь мне, деточка!"

Девушка спокойно поглядела на меня раз-другой, но так ничего и не произнесла.

Милая, положись на меня. Я постараюсь помочь тебе, чем могу. Я тоже несчастлив, горе мое велико, я в настоящее время одинок, следовательно беды наши равновелики. Расскажи мне о себе. Есть ли у тебя пристанище? Куда бы можно было тебя препроводить? - продолжил я свои расспросы.

Невольная спутница моя, наконец, испустила тяжелый вздох и часто-часто задышала. Спустя несколько мгновений, справившись с чувствами, она, наконец, ответила:

Увы, одна я осталась на свете, нет у меня и пристанища. Только умереть мне остается, тогда только успокоится мое сердце.

Неужели нет у тебя ни отца, ни матери? - прервал её я.

Я никогда их не видела и не знаю ничего о своем происхождении.

Но разве нет у тебя родственников? Тех людей, что о тебе заботились в прежние годы?

Нет никого. Я одна-одинешенька.

А друзья, подруги, покровители?

Нет никого, я одна на свете.

Но как ты очутилась здесь? Как тебя зовут?

Детство свое я провела в дальних краях, в другой восточной стране. Меня доставили сюда с завязанными глазами, и я не знаю, кто сопроводил меня сюда. Зовут меня Лара, Лариса.

Но кто воспитал тебя с младенчества? Кто-то ведь был тебе вместо матери?

Ее называла я Анной, Анютой. Она была мне не матерью, а скорее старшей сестрой.

Но где же она живет?

Далеко-далеко отсюда. Но мне запретили рассказывать о своем происхождении, обо всех моментах моей жизни.

Хорошо. Ты придешь в себя, успокоишься, и, может быть, захочешь мне рассказать о себе. Я постараюсь тебе помочь, дитя мое. И, пожалуйста, считай меня отцом своим. По возрасту я гожусь тебе в отцы, так что относись ко мне как к родителю своему.

Я попытаюсь, но мне трудно столь быстро переключать внимание. Я не могу сейчас владеть своими чувствами. Происшествия последних дней спутали мое сознание, извратили мысли и речь.

Верю тебе, дитя мое. Не бойся. Все уладится. Но где же твоя Анюта?

Она очень далеко, она...

Продолжай, продолжай.

Я сама не своя. Я не знаю, что произношу.

Бедное дитя! Как я понимаю тебя, малютка! Поправь свое платье, и пойдем ко мне.

К вам? А это удобно?

Вполне. Я живу один, в гостинице. У меня удобный номер.

Спасибо вам! Само небо послало мне вас. Я себя в ваши руки полностью, я доверяюсь вам.

Она оправила белое одеяние. Я взял её под руку, чтобы она могла изредка опираться на меня при ходьбе; и мы отправились в мою гостиницу, которая, к счастью, была неподалеку. Девушка была столь измучена происшедшим, что я почти нес ее; в столь нежном возрасте невозможно справиться с несчастьями, которые свалили бы и закаленного человека.

6.

Прекрасно, что моя гостиница была поблизости от злополучного озера, где пыталась свести счеты с жизнью Лариса. Молча мы дошли до пристанища. Поднялись в номер. Никто из прислуги не встретился нам на дороге. Также молча я раздел Лару и уложил в постель. Она сразу же уснула и проспала до вечера. Хотела, было, встать, но я не позволил и подал ей заранее заказанный ужин прямо в постель. Сразу после еды она уснула и спокойно проспала до утра. Проснулась Лариса совершенно здоровой.

Я же никак не мог прийти в себя, внезапные события настолько разгорячили кровь, что я не мог сомкнуть век. Мысли, словно муравьи, разбегались в разные стороны, и я как ни старался так и не нашел разгадки Лариных бедствий.

Странным показалось и то, что в лице малютки было нечто хорошо знакомое; только я никак не мог вспомнить, где я видел эти черты.

Любопытство мое разожглось донельзя, воображение заработало в полную силу, и я поклялся самому себе всенепременно доискаться истины.

Одно только неудобство нахождения в одном номере с девушкой волновало меня. Требовалось что-то придумать в качестве объяснения и для администрации гостиницы. На мое счастье со мной оказалась ксерокопия метрики моей дочери, с которой Лара была как ни странно весьма схожа, и несколько наших общих фотографий в относительно недавнее время.

Я предупредил Ларису о том, что я буду выдавать её за свою дочь, что зваться она будет Юлей, и что вскоре мы переедем в более удобное пристанище. Гостиничные служители мне поверили, тем паче дотоле я не давал им повода думать обо мне иначе. Ранее я не приводил к себе посторонних женщин, и отношения наши с Ларой были настолько гармонично благородными, что покой был обеспечен. Хотя бы на какое-то время. В номер ко мне поставили раскладное кресло, и каждый вечер я раскладывал его в прихожей, чтобы не смущать малютку и не смущаться самому.

На третий день мы стали прогуливаться в окрестностях гостиницы. Однако я избегал прогулок к злосчастному озеру, чтобы ничем не напоминать Ларе об её прежних тревогах и страданиях. Как-то, гуляя в Вестминстере, мы вышли к Темзе, и вид реки погрузил девушку в глубокие размышления. Я сразу же понял свою ошибку, взял Лару за руку и попытался увести подальше вглубь домов. Она отняла руку, горько вздохнула, посмотрела на меня с тревогой, сморгнула хрустальную слезинку и произнесла:

Глубокоуважаемый благодетель мой! Не устали ли вы от меня, не надоело ли вам со мной нянчиться?

Не надоело! - горячо воскликнул я. - Пока тебе самой не надоест находиться возле меня. Участь твоя в твоих руках, знай и помни об этом.

Едва я произнес эту тираду, как Лариса упала передо мной на колени; она молитвенно сложила руки, щеки её заалели, глаза округлились, в них загорелись мерцающие огоньки; тоненький умоляющий голосок произнес: