Виктор Широков - Шутка Приапа, или Обречение смолоду

9

В Крым Гордин добрался по железной дороге. Никто его не перехватил, даже пересечение новой границы России и Украины он проспал. Собственно, время пути, когда он не отсыпался, ушло у него на перелистывание первой попавшейся под руку периодики и восстановление по памяти текста прошловекового триллера. Ах, как мечтал написать триллер Кроликов! Его неоднократно анонсировал журнал "Пламя", он сто пятьдесят раз твердил, какой он могучий и талантливый и вот уже семьсот страниц накропал (любопытно, кстати, какой сухой остаток?), но когда Гордин делился с ним по телефону соображениями о законах жанра, Кроликов, несмотря на все свои амбиции новопринятого члена Пен-клуба, конспектировал эти худосочные теоретические эскапады, не подкрепленные совершенно никакой практикой. Но вот тебе, Вовочка, и Юрьев день! Вот тебе и карты в руки! Триллерист, артиллерист...

Многое ему приходилось с трудом домысливать. Хотя с романных событий миновало всего-то сто лет, для российских преобразований срок плевый, здесь за тысячелетие человек практически не изменился, все равно ряд душевных движений, моментов поведения и особенно нравственного выбора был ему непонятен, не говоря уже о развитии техники.

В Феодосию приехали утром, и по дороге Гордин долго смотрел в окно на мерцающее голубое море. Оно напоминало ему лазурные глаза Тани Паниной, "у тебя глаза морского цвета, у тебя глаза - два бурных моря..." почти тут же сочинился у него романс, не хватало только конгениальной музыкальной подкладки или наоборот накидки.

В Феодосии он с удовлетворением поменял свои доллары на украинские гривны и карбованцы, курс был значительно выгоднее, чем в Москве; и Гордин со своей чуть-чуть початой тысячей баксов чувствовал себя не просто потомственным графом или князем, а самым настоящим королем.

Сев в такси, он был в Планерском менее, чем за час. Подъехав прямо к воротам Дома творчества, он расплатился украинской валютой и смело отправился к дежурной сестре-хозяйке. Назвав по имени-отчеству директора, осведомившись следом, какой по счету дом он поставил на своем участке третий или четвертый - для подрастающих сыновей, Гордин получил после предъявления членского билета СП несуществующего государства отдельный номер на престижном втором этаже в коттедже рядом с памятником Ленину, до сих пор не снесенном воинственными демократами; милую женщину, обеспечившую ему законный, впрочем, уют, он отблагодарил цейлонским чаем и штатовскими сигаретами, купленными по дороге. И хотя сегодня этот скромный товар не представлял дефицита, были бы только деньги, все равно традиция оставалась традицией, а халява - халявой, и Гордин, будучи сверхэкономным от природы или трудного голодного детства, все равно любил вознаграждать даже мало-мальские усилия, направленные непосредственно в его адрес.

Войдя в номер, он с удовольствием прочувствовал скрежет ключа в замке, напомнивший ему скрежетанье кузнечиков на заре туманной юности. Наконец-то один, наконец-то наедине с собой, со своими пусть немногими, но хочется надеяться самобытными мыслями.

Он разложил немногие вещи, купленные также по дороге. Вместо атташе-кейса, спертого по дороге ловкими жуликами (то-то будет у них разочарование, когда они обнаружат внутри машинопись странного романа, который и читать скорее всего не будут, а выкинут в ближайшую урну или сожгут, и стопки чистой бумаги с несколькими исписанными листками почерком, напоминающим не то Пушкина, не то Ленина Владимира Ильича). Из пластиковой сумки Владимир Михайлович достал бутылку местной водки и двухлитровую бутыль "Кока-колы" с "золотой" крышкой. Смешав две жидкости, а попутно заглянув на дно кока-кольской крышки и обнаружив там, увы, "секретную" формулу, то есть скорее всего не выиграв, граф Гордин с удовольствием принял вовнутрь самодельный коктейль во славу Союза советских писателей, в том числе и Сержантова, и Ниухомнирылова. Закусывать было нечем, но впереди радостно маячил обед в столовой и Гордин энергично ринулся туда.

В основном зале он узрел поэта Кривду, сливающего аккуратно в стеклянную баночку суп и зажимающего котлету между двумя ломтями хлеба, и понял: он - дома, а Кривда, конечно, с новой любовницей. Выйдя из столовой, Владимир Михайлович зажмурился, словно Чеширский кот, улыбнулся, облизнувшись даже, и стал оглядываться. Буквально рядом окапывала деревья здешняя разнорабочая, вполне смазливая девушка. Гордин по-кошачьи улыбнулся ей, пряча на всякий случай коронки за губами, и предложил немедленно почитать стихи. К его удивлению и некоторому разочарованию она сразу согласилась, но почему-то добавила, что лучше стихи послушать в номере, так как местная администрация бдит и очень не любит, когда стихи разнорабочим, особенно женского пола, читают прямо на рабочем месте.

- Вы мне скажите, где Вы остановились, и через полчаса я буду, как штык или штыковая лопата, как Вы предпочитаете.

Девушка оказалась с юмором, но тем не менее точной, и действительно, через двадцать-тридцать минут, она рыбкой скользнула к нему в номер, через пару минут охотно выпила водки, не вспоминая о поэзии, а ещё через минуту изображала голую русалку в гординской постели и искренне удивилась, когда он, взглянув изумленно на округленный живот, спросил: "Ты что - беременна? На каком месяце?"

- Господи, тебе-то какое дело, даже лучше, не будет проблем, рассмеялась лучисто Валя или Женя и, не откладывая в долгий ящик, показала ему чудеса постельного гуманизма.

Владимир Михайлович тоже резвился, как мальчик. Он играл со своим потенциальным маршальским жезлом и, не желая складывать его даже на время в ранец, постарался воткнуть его буквально в каждое мало-мальски пригодное для этого укромное укрытие. Валя или Женя всячески потворствовала этому замечательному занятию, только её тугой округлый живот вызывал у Гордина, во-первых, образ волейбольного мяча, во-вторых, желание перебросить этот мяч через сетку и никогда больше не видеть. Что было тому причиной, он не знал, но поскольку интуиция его никогда не подводила, он ей доверился и выпроводил после двух геймов крымскую русалку и волейболистку вон, по возможности скрасив сие добровольным подношением оставшихся украшений стола в одну из свободных пластиковых сумок.

Небезынтересно, что несколько позднее Валя или Женя стала его по-детски шантажировать, забыв об обстоятельствах первой встречи, необходимостью аборта, к первопричине которого он, естественно, не имел никакого отношения, а также мифической историей наподобие его давней байки насчет терроризировавшей его банды уголовников, жаждущих переписывания сексинструкций на предмет лучшей информированности по договоренности между посетителями и посетительницами П-ских танцплощадок. По её же версии, она вместо того, чтобы перевезти по пути следования наркотики, переусердствовала по части волейбола с новоприбывшим писателем и нарушила график, а наркоклиенты, не дождавшись обещанной порции кайфа, выставили встречный счет её работодателям и, мол, вам, господин писатель, и следует возместить ущерб от аренды волейболистки, иначе будет очень плохо всем и в первую очередь ему, так как он не местный и самый крайний.