Геннадий Шпаликов - Пробуждение

- А что? - продолжал Петр как ни в чем не бывало. - Потом, глядишь, выйдешь за меня замуж, я человек сговорчивый, получку только в дом, пить только по субботам, друзья - только не собутыльники, а сплошь начитанные люди, и главное - все вместе: вставать, ложиться, не расставаться по возможности, я какие-нибудь там гланды вырезал и - домой. Ну а что посложнее, понепонятней - в Москву, в Ленинград, хоть в Ташкент, там клиника, там разберутся! ...А себе оставим аппендицит, грыжу. Заноза тебе попадет - тоже могу достать. Все могу. - Петр говорил все ожесточенней, злее. - Золотые руки. При жизни можно и - даже нужно, в интересах истории медицины, слепок сделать и на стену повесить. Гостям показывать. Самому смотреть, по ночам!

Девушка молча шла, опустив голову.

- Надя! Надя! - безуспешно звали ее.

Они продолжали идти рядом. Надя взглянула на Петра - лицо его сразу осунулось, помрачнело.

- Зачем вы так... - Надя остановилась. - Зря вы за меня хватаетесь, как за соломинку... При чем тут я...

- За какую соломинку! - взорвался вдруг Петр. - Какая еще соломинка! Ты что, с ума сошла? Да я и вправду все могу! Так могут человек пять-шесть, не больше. Это не я говорю, это мне говорили, понимаешь? Соломинка! Я могу! Могу, но... это как сейф: пять цифр - и все открыто. И я знаю их, вернее, знал. Все. Порядок, какая за какой... Знал и забыл. А время-то тик-так! От могу - остается "мог бы", от умею - "умел", от хочу - "хотел бы". Стоишь, а вокруг, как эти елочки - одни "бы"...

Он ожесточенно поддал ногой смерзшийся ком снега, и тот не отлетел, а развалился жидкими брызгами.

- По-моему, вам самое время про козу вспомнить, - усмехнулась Надя.

- Какую еще козу! - Петр забыл уже.

- Вашу.

- Да иди ты со своей козой!

Девушка повернулась и пошла. Красная куртка, капюшон болтается.

- Погоди!

Девушка обернулась.

- Думаете, я обиделась? - спокойно спросила она, невесело улыбнулась. - Нет, понимаю.

- Что ты понимаешь?

Они разговаривали уже на расстоянии.

- Понимаю, что вам сейчас плохо, - просто сказала девушка и пошла.

- Да ничего ты не понимаешь! Мне отлично! Прекрасно! Превосходно, как никогда в жизни! - почти кричал Петр.

- И слава Богу, - обернувшись, сказала девушка.

И больше она уже не оборачивалась.

Шла по мосткам все так же легко, и ее ждали.

Чудесно начинался этот день, все началось, как и было задумано.

Мчалась по горной дороге открытая грузовая машина, заносило ее на поворотах, с ходу влетала она в тоннель - тьма, свет впереди, потом вдруг туман или облако закрывало все, и снова они вылетали в ослепительный солнечный день начала весны, хотя здесь, в горных лесах, еще лежали глубокие, нетронутые снега.

Их, сидящих в кузове на расстеленном брезенте, качало, валило на ходу.

Собаки сидели смирно, придерживаемые охотниками.

Петр был втиснут между Колькой и парнем в ярко-белом полушубке, и настроение дороги, предстоящей охоты, какого-то братства общего дела, азарт - все это невольно захватывало его, и чувствовал себя удивительно свободно и хорошо среди знакомых ему людей, и это чувство, уже не новое, каждый раз охватывало его, когда видел рядом эти лица, слышал знакомые разговоры, обрывки слов, смех.

День был хотя и весенний, совсем уже голубой, но мороз еще держался.

По дороге подобрали еще двух охотников.

Те, передав собак через борт, неуклюже перелезали сами, падали на брезент.

И машина снова летела, потом ее занесло, и она застряла, и все стали с той же неуклюжестью добротно, тепло одетых людей - полушубки, валенки прыгать на снег, дружно толкать машину, подкладывать под колесо срубленную тут же толстую ветвь.

И вот уже машина медленно выбралась, и, подсаживая друг друга, охотники снова взбирались в кузов...

...Кто знает, что такое охота? Как меняются люди, охваченные единственным, но страстным желанием во что бы то ни стало добиться своего: найти зверя, загнать его, победить.

Петр видел вокруг себя разгоряченные преследованием лица людей.

Они тяжело бежали рядом с ним по глубокому снегу между деревьями, и он бежал вместе с ними, что-то кричал, и ему кричали: "Заходи", "Беги вправо!", "Да не сюда!", "Растянуться в цепь!", "Не отставать!" - и он старательно выполнял все эти команды.

Бежал вправо.

Останавливался.

Бил в колотушку.

Рядом Колька вертел трещотку, били палками просто по стволам деревьев - гнали зверя, которого никто еще не видел, и Петр не представлял, где он может быть, потому что не видел ничего, кроме бегущих между деревьями людей, кричащих что-то - и он тоже кричал и старался не отстать, хотя снег был глубок, полушубок тяжел, и они все поднимались по склону, что было трудно вдвойне, но это никого не останавливало, напротив - азарт преследования заставлял забыть обо всем на свете, все желания и помыслы людей были сосредоточены сейчас на одном: загнать, загнать во что бы то ни стало, успеть, не опоздать, не пропустить сквозь цепь.

На какие-то считанные минуты, взобравшись на вершину, охотники позволили себе минутную передышку, вытирали шапками мокрые лица, пили из фляжек, говорили все вместе, не слушая друг друга, перебивая, кто-то упрекал товарища за нерасторопность, кто-то жадно ел снег, и Петр вместе с другими что-то тоже говорил, спорил, смеялся, торопливо докуривал сигарету.

И снова, по команде, бежал куда-то вперед и дальше, стараясь поддержать в себе то самое ощущение общего дела, общего приподнятого настроения, азарта, но это уже получалось у него автоматически, хотя он изо всех сил старался не выпасть из игры.

Но чем дальше он бежал, чем азартнее звучали голоса вокруг, чем, очевидно, ближе была развязка, хотя зверя, на которого они охотились, он не видел до сих пор, - тем все больше и больше им овладевало странное чувство неучастия и даже своей ненужности в происходящем вокруг.

Куда он бежит? Зачем? О чем кричат охотники? Что хотят от него лично? Что он должен тут делать?

Стволы деревьев мелькали перед ним, и еще он видел спины охотников, обгонявших его, слышал возбужденные хриплые голоса.

И он в последний раз попытался снова войти в общий ритм, забыв обо всем, убедить себя, что и сегодня - все это прекрасно - как уже бывало не раз, как всегда - охота, зимнее утро в лесу, да, все было на самом деле прекрасно, и охота, и зимний лес, и товарищи, и фляжка, передаваемая друг другу, и лай собак, и снежная пыль на лице.

Все это так.

Все существовало.

Но он уже точно знал, что все это - отдельно от него, само по себе, и что теперь все его попытки причастить себя к этой гармонии уже бесполезны.

Он отставал, постепенно переходя на шаг, потом совсем остановился, тяжело привалившись к стволу.

Снял шапку.

Слипшиеся мокрые волосы. Пот застилал глаза.

С трудом переводя дыхание, он смотрел прямо перед собой - там, впереди, с гиком, свистом, вздымая за собой снежные буруны, как солдаты Суворова в Альпах, съезжали в глубину оврага охотники, вот они исчезли ненадолго, чтобы снова появиться на дне лощины, продолжить подъем уже к другому холму, следующему.