Виктор Астафьев - Конь с розовой гривой (сборник)
- Название:Конь с розовой гривой (сборник)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент «Детская литература»4a2b9ca9-b0d8-11e3-b4aa-0025905a0812
- Год:2010
- Город:Москва
- ISBN:978-5-08-004660-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Виктор Астафьев - Конь с розовой гривой (сборник) краткое содержание
В книгу входят рассказы о родине писателя – Сибири, о его детстве – этой удивительно светлой и прекрасной поре.
Для среднего школьного возраста.
Конь с розовой гривой (сборник) - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
– Куда ты? – строго погрозил пальцем Санька. – Нельзя! Бабушка Катерина не велела!
Ничего я не ответил ему, а подошёл к столу, дотронулся рукой до раскалённых, но не обжигающих руку саранок.
– Мотри, бабушка заругается. Ишь поднялся! Храбёр! – бормотал Санька. Отвлекает меня Санька, зубы заговаривает. – Потом опять хворать будешь…
– Какой дедушка добрый, саранок мне нарвал, – помог я выкрутиться Саньке из трудного положения. Он помаленечку, полегонечку выпятился из избы, довольный таким исходом дела.
Я медленно выбрался на улицу, на солнце. Голову мою кружило. Ноги ещё дрожали и пощёлкивали. Дедушка под навесом отложил топор, которым обтёсывал литовище. Он посмотрел на меня, как всегда, по-своему: мягко, ласково. Санька скребком чистил нашего Ястреба, а тому, видать, щекотливо, и он дрожал кожей, дрыгал ногой.
– Н-но-о, ты попляши у меня! – прикрикнул на мерина Санька и подмигнул мне покровительственно.
Как тепло вокруг, зелено, шумно и весело! Стрижи над речкой кружатся, падают встречь своей тени на воду. Плишки почиликивают, осы гудят, брёвна вперегонки по воде мчатся. Скоро можно будет купаться – Лидии-купальницы наступят. Может, и мне дозволят купаться, лихорадка-то не возвернулась, чуть-чуть только голову кружит да ноги малость ломит. Ну, а не разрешат, так я потихоньку выкупаюсь. С Санькой умотаю на реку и выкупаюсь.
Мы с Санькой повели Ястреба к реке. Он спускался по каменистому бычку, опасливо расставлял передние ноги скамейкой и тормозил себя изношенными, продырявленными гвоздьём копытами. А в воду забрёл сам, остановился, тронул дряблыми губами отражение в воде, будто поцеловался с таким же старым, пегим конём, и отряхнулся.
Мы брызгали на него воду, скребли голиком прогнутую, трудовыми мозолями покрытую спину и загривок. Ястреб подрагивал кожей в радостной истоме и переступал ногами. В воде сновали стайками пескари, собравшиеся на муть.
На бычке стоял дед в выпущенной рубахе, босой, и ветерок трепал его волосы, шевелил бороду и полоскал расстёгнутую рубаху на выпуклой, раздвоенной груди. И напоминал дед богатыря российского, во время похода сделавшего передышку, – остановился посмотреть родную землю, подышать её целительным воздухом. Хорошо-то как! Ястреб купается. Дед на каменном бычке стоит, забылся, лето в шуме, суете и нескучных хлопотах подкатило. Каждая пичуга, каждая мошка, блошка и муравьишка заняты делом. Ягоды вот-вот пойдут, потом грибы, потом картошка поспеет, хлеб, огородина всякая из гряд попрёт – можно жить на этом свете! И шут с ними, со штанами, и с сапогами тоже! Наживу ещё. Заработаю.
Осенние грусти и радости
На исходе осени, когда голы уже леса, а горы по ту и другую сторону Енисея кажутся выше, громадней, и сам Енисей, в сентябре ещё высветлившийся до донного камешка, со дна же возьмётся сонною водою, и по пустым огородам проступит изморозь, в нашем селе наступает короткая, но бурная пора – пора рубки капусты.
Заготовка капусты на долгую сибирскую зиму, на большие чалдонские семьи – дело основательное, требующее каждогодной подготовки, потому и рассказ о рубке капусты поведу я тоже основательно, издалека.
Картошка на огородах выкопана, обсушена и ссыпана: на еду – в подполье, на семена – в подвал. Морковь, брюква, свёкла тоже вырезаны, даже редьки, тупыми рылами прорывшие обочины гряд, выдернуты, и пегие дородные их тела покоятся в сумерках подвала поверх всякой другой овощи. Спутанные плети гороха и сизые кусты бобов с чёрными, ровно обуглившимися, стручками брошены возле крыльца для обтирки ног.
Возишь, бывало, по свитым нитям гороха обувкой и невольно прощупываешь глазами жёлтый, в мочалку превращённый ворох, и вдруг узреешь стручок, сморщенный, белый, с затвердевшими горошинами. Вытрешь стручок о штаны, разберёшь его и с грустью высыплешь ядрышки в рот. И пока их жуёшь, вспоминаешь, как совсем недавно пасся на огороде, в горохе, подпёртом палками, и как вместе с тобою пчёлы и шмели обследовали часто развешанные по стеблям сиреневые и белые цветочки гороха. И как Шарик, всеядная собака, шнырял в гороховых зарослях, зубами откусывал и смачно чавкал, уминал сахаристые плюшки.
Сейчас Шарика на грязный, заброшенный огород и калачом не заманишь. Одна капуста на огороде осталась, развалила по грядам зелёную свою одежду. В пазухи вилков, меж листьев дождя и росы налило, а капуста уж так опилась, такие вилки закрутила, что больше ей ничего не хочется. В светлых брызгах, в лености и довольстве, не страшась малых заморозков, ждёт она своего часа, ради которого люди из двух синеватых листочков рассады выходили её, отпоили водою.
Среди огорода корова стоит и не то дремлет, не то длинно думает, тужась понять, почему люди так изменчивы в обращении с нею? Совсем ещё недавно стоило попасть ей в огород, они, как врага-чужеземца, гнали её вон и лупили чем попало по хребту. А сейчас вот распахнули ворота – ходи сколько хочешь.
Она сперва ходила, бегала даже, задравши хвост, ободрала два вилка капусты, съела зелёную траву под черёмухой, пожевала вехотку в предбаннике, а затем остановилась и не знает, что дальше делать. От тоски ли, от озадаченности ли корова вдруг заухает, заблажит, и со всех огородов, из-за конопляных и крапивных меж ей откликаются такие же разведённые с коллективом, недоумевающие коровы.
Куры тоже днём с амбара в огород слетают, ходят по бороздам, лениво клюют и ворошат давно выполотую траву, а больше сидят, растопорщившись, и с досадою взирают на молодых петушков, которые пыжатся, привстают на цыпочки, пробуют голоса. Но получается у них срамота, а не милая куриному сердцу атамановская песня задиры петуха.
В такую вот предзимнюю пору пробудился я однажды утром от гула, грома, шипения и сначала ничего разобрать и увидеть не мог – по избе клубился пар, в кутье, как черти в преисподней, с раскалёнными каменьями метались люди.
Сначала мне даже и жутко сделалось. Я за трубу спросонья полез. Но тут же вспомнил, что на дворе поздняя осень и настало время бочки и кадушки выбучивать. Капусту рубить скоро будут! Красота!
Скатился с печки в кутью.
– Баб, а баб… – гонялся я за угорелой, потной бабушкой. – Баб, а баб!..
– Отвяжись! Видишь – не до тебя! И каку ты язву по мокрому полу шлёндаешь босиком? Опять издыхать начнёшь? Марш на печку!..
– Я только спросить хотел, когда убирать вилки. Ладно уж, жалко уж…
Я взобрался на печь. Под потолком душно и парно. Лицо обволакивало сыростью – дышать трудно. Бабушка мимоходом сунула мне на печь ломоть хлеба, кружку молока.
– Ешь и выметайся! – скомандовала она. – Капусту завтра убирать, благословясь, начнём.
В два жевка горбушку я съел, в три глотка молоко выпил, сапожишки на ноги, шапчонку на голову, пальтишко в беремя – и долой из дому. По кутье пробирался ощупью. Везде тут кадки, бочонки, ушаты, накрытые половиками. В них отдалённо, рокотно гремит и бурлит. Горячие камни брошены в воду, запертые стихии бушуют в бочках. Тянет из них смородинником, вереском, травою мятой и банным жаром.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: