Петр Краснов - Ложь

В дни студенческой жизни Лизы, уже при новом правительстве, когда трезво взглянули на сущность евреев в Германии, Лиза слышала от других профессоров и руководителей молодежи о сущности еврейства, об учении «Каббалы» и «Талмуда». Лиза узнала тогда, что евреи считают, что только они – люди, народ, Богом избранный; все остальные – «гои», а гои – все равно, что животные. У них нет ни души, ни бессмертия. И жалеть гоя, соболезновать о его смерти, не приходится. И, если гой мешает еврею – устранить его нет греха. Его можно убить. Девушку-христианку можно продать, как продают собаку…

И Лиза задумалась…

Со скорбью, возмущением, ужасом и ненавистью говорил раввин:

– Хитлер прав, когда называет евреев расой. Да, подлинно, мы – раса. И никто и ничто не должно портить нашу расу. Мы должны ее защищать. Будущее нашего народа в опасности. Антисемитское бесправие растет. Около полумиллиона людей изгоняется со своих насиженных мест. Фашистское зло разрушает стены права и справедливости. Оно побеждает демократию, завоевывает новые страны и грозит прекратить расцвет еврейства в Средней Европе. А там пять миллионов евреев. Мы, находящиеся здесь, в центре демократии, в цитадели еврейства, в Нью-Йорке, обязаны придти на помощь нашим страждущим братьям…

– В России нам пришлось для создания прочной еврейской власти истребить тридцать миллионов русских крестьян и рабочих… В Европе поговаривают, что так же можно истребить и пятнадцать миллионов мирового еврейства и навсегда освободить мир от евреев. Мы не оправдываем русского опыта. Напротив, мы указываем на опасность сопоставлений. Но, по мере усиления фашизма в Европе, растет злоба против евреев, и мы не может закрывать на это глаза. Перед нами мировая опасность для еврейства. Со времен Вавилонского пленения и разрушения римлянами Иерусалима, не было для нас более жуткого и тяжелого времени. Мы, евреи Америки, в грозную минуту опасности, должны объединиться с евреями Европы и бороться за еврейское равноправие, против бесчеловечности и насилия, против растущих расовых предрассудков. Мы должны в Америке и везде крепить демократии. В демократии – спасение еврейства. В демократическом государстве мы всегда сумеем занять первенствующее место и отстоять права нашей еврейской расы. Мы должны внушить всему миру, что гонение евреев трагично само по себе, потому что оно разрушает демократию, мир и человечность. Демократия немыслима без равноправия евреев!.. Христианская, дряблая, непротивленческая демократия с нами. Против нас – крепкий союз фашистских государств, ось Рим – Берлин – Токио… Наш долг сломать эту ось какою угодно ценою…

Раввин поднял голову. Темные глаза его под черными дугами бровей загорелись огнем страшной, лютой ненависти. Он с силой ударил пухлой, белой рукой по доске кафедры и выкрикнул:

– Война!.. Пусть будет война!.. Чем бы и как ни кончилась война, победа будет наша!.. Мы должны сломить фашизм… Если дряблая демократия не решится на это, пусть временно будет диктатура, но это будет советская диктатура! Красные московские диктаторы – наши евреи – назначат нам диктатора для управления всеми нами, и в Европе и в Америке… Но только война, одна война, спасет нас!.. Мы должны создать свою революционную армаду из необразованных и тупых рабочих, легковерных и глупых, и для этого мы должны стараться усилить безработицу, создать толпы голодных, ни к чему уже не пригодных людей, мы должны заразить ненавистью негров и привлечь их в эту армию. Когда же наступит нужный момент, это мы, евреи, выкинем над ними красный флаг большевистских комиссаров. Нам нужно торопиться. Толпа не может оставаться долго в состоянии молчаливого бешенства…

– Мы достаточно вооружены для такого восстания. Мы готовы. Большевики устроили у нас склады оружия. Они создали кадры людей, обученных и тренированных для уличной борьбы. По всему свету созданы «Лиги борцов красного фронта». Полиция нам не страшна. Где можно, мы ее купим, где это не удастся – припугнем… В частности, у нас, в Нью-Йорке, все готово. Мэр нашего города, Ла Гуардия [70], полуеврей и женат на еврейке, он – наш! Начальник полиции, Валленштейн, – еврей! Если наша полиция умеет справляться с простой обывательской толпой, с толпой большевистской она не справится никогда… У большевиков семнадцатилетний опыт гражданской войны и тренировки и 35 000 отважных агитаторов. Они все с нами и за нас…

– Мировая война!.. Пусть будет мировая война: она спасет демократию и еврейство! Иначе перед нами – раздел нашего центра в Европе, Чехии, развитие лютого антисемитизма в Венгрии, Румынии и Югославии, а там около пяти миллионов евреев!.. Перед нами победа Франко и фашизация Испании…

– Мы никогда не допустим до этого!.. Пусть до тла погибнет христианский мир во взаимной резне: в его погибели – наша победа… На тридцати миллионах поверженных русских мы создали еврейское благополучие на востоке Европы. Если нужно истребить сто миллионов немцев, итальянцев и испанцев для нашего благополучия на западе Европы, мы не будем перед этим останавливаться!..

Во время проповеди то тут, то там вставал кто-нибудь из слушателей и осторожно, неслышными шагами ступая по ковру, подходил к кафедре и клал на нее записочку. Град перестал. За окном лил ровный дождь, но через него просвечивало солнце и бросало робкий, сквозь не пролитые до конца тучи, желтоватый свет в синагогу.

Раввин снял верхнюю записку и громко прочитал:

– Отчего существует антисемитизм?

Раввин недоуменно развел руками:

– Трудно дать исчерпывающий ответ на такой широкий вопрос, – сказал он. – Во всяком случае, не евреи в нем повинны.

– Может быть, антисемитизм создают католические теологи? – сказал пожилой, хорошо одетый еврей, сидевший в первом ряду.

– Да… Конечно, в значительной степени, это так.

– Может быть, антисемитизм потому, что мы распяли Христа? – спросил юный еврей с другого конца синагоги.

Раввин опять широко развел руками.

– Да. Мы, евреи, распяли Христа. Мы не можем отрицать этого. Это говорит история.

– А если уничтожить всю католическую церковь, как большевики уничтожили в России православную церковь? – сказал вихрастый, худой, с темным, до черна загорелым лицом еврей, и встал со своего места.

Раввин улыбнулся:

– Ну – сказал он добродушно, – я не думаю, чтобы нужно было принимать такие меры. Кое-что в этом направлении делается в Испании и во Франции… Католицизм не страшен для еврейства. В католической церкви антисемитизм не столь «angry» [71]. С ним можно справиться и без этого. Католицизм – против фашизма, и нам с ним временами по пути.

Раввин развернул следующую записку: