Эльмира Ахундова - Алиовсат Гулиев - Он писал историю

Однако к тому времени уже и Ася ханум была бессильна чем-либо помочь Алиовсат муаллиму. Его состояние можно было поддерживать лишь с помощью химиотерапии.

Снова дадим слово Диляре Сеидзаде:

"Я по собственной инициативе составила на большом листе ватмана диаграмму динамики всех его анализов. Таким образом, можно было проследить за развитием болезни. И опять же, как и в Москве, мы не показывали ему настоящих показателей анализов. Ему показывали липовые, а настоящие я передавала Асе ханум и вносила в эту общую схему.

И однажды она, пользуясь тем, что Алиовсат муаллим уже плохо видел, раскрыла перед ним эту диаграмму.

- Вот видите, у вас Диляра так и не защитилась, - сказала Ася ханум Алиовсат муаллиму, - а я хоть сейчас могу присвоить ей звание кандидата медицинских наук. Она мне так квалифицированно помогает".

В сентябре Алиовсат муаллим ненадолго вышел на работу, надо было форсировать работу над "Очерками по истории историографии Азербайджана", однако в ноябре он снова вынужден ехать в Москву. После очередного курса химиотерапии под руководством доктора Вайнштейна, он некоторое время отдыхал в академическом санатории в Узком. Кстати, надо отдать должное московским врачам. Они не оставляли своего больного и при необходимости приезжали даже в Баку.

В Узком Алиовсат муаллим снова продолжал работу над "Очерками". Так как долго сидеть за столом ему было уже трудно, он приспособился писать лежа, прижимая бумагу к стене. Лиля Алиева получала от него рукописи, доставляла их в Баку, здесь их приводили в порядок, печатали.

К сожалению, этот труд Алиовсата Гулиева так и остался неизданным.

***

Все это время Диляра Сеидзаде бессменно несла свою вахту у постели тяжело больного Учителя. Однажды ей попалась газета "Правда" со статьей о том, что советские врачи научились излечивать белокровие. Окрыленная, она принесла эту статью его лечащему врачу. Та, пробежав статью глазами, устало сказала:

- Никогда не верьте подобным заявлениям. Это просто реклама. В мире еще не было случаев излечения от острого лейкоза.

Трудно представить себе, что испытывал сам Алиовсат Гулиев, в нем боролись страх перед болезнью и надежда, что уж его-то эта чаша минует. И поэтому, будучи от природы оптимистом, он твердо верил, что болен чем-то совсем другим, что его скоро вылечат и жизнь пойдет по-прежнему.

Окружающие старались всячески поддерживать в нем эту уверенность, и он никогда не знал правды о состоянии своего здоровья.

Однажды лечащий врач сказала Диляре Сеидзаде:

- Не дай Бог, он узнает, что с ним. Вы знаете, сколько было уже случаев самоубийства?

Именно поэтому они всегда составляли два отчета по анализам крови: один - объективный, а другой - для Алиовсат муаллима. Одного только боялась Диляра ханум: как бы кто-нибудь из врачей не проговорился.

Вспоминает Диляра Сеидзаде:

"Как-то я должна была привезти ему анализы крови. Подхожу к больнице, поднимаю голову и вижу его, стоящего у окна. Он ждет меня с этими анализами. А у меня на руках объективные данные, которые подтверждают эту его болезнь. Что же делать? Понимаю, что у меня только один выход - обмануть его. В конце концов, решила я, это святая ложь, ложь во спасение. В больнице мы с врачом быстро составили очередную фальшивку, с ней я и пришла в палату.

Он увидел меня и с надеждой спрашивает:

- Ну что?

- Все в порядке, - говорю я и показываю только что состряпанную фальшивку.

Он очень обрадовался, когда услышал, что все в порядке. Стал спрашивать, когда же его выпишут.

Это было ужасно - знать, что перед тобой обреченный человек, которому всего сорок семь лет, и как же тяжело было при нем бодриться, шутить. Может быть, поэтому я и сама подсознательно гнала от себя мысль о неизбежном и не могла до конца поверить в неизлечимость его болезни.

Моя мама была врачом и всегда убеждала меня: "Кто может что-то точно знать, кроме хирурга, который оперирует и все видит своими глазами?". Я верила маме, потому что хотела верить. Оттого во мне теплилась надежда, что с Алиовсат муаллимом как-то пронесет.

Однажды, когда ему делали пункцию и брали кальций из костного мозга, он пожаловался мне:

- Ты знаешь, что самое ужасное в этой пункции? Это не столько больно, сколько оскорбительно. Тебя укладывают и в тебя вонзают этот кинжал, - он имел в виду плоский, похожий на лезвие, шприц, которым брали анализ костного мозга. - Это психологически жутко - ты лежишь беспомощный, и в тебя вонзают кинжал. Я больше не дам им делать это".

Тогда же, осенью 1968-го, доктор Дульцин попросил Алиовсат муаллима, чтобы кто-нибудь из его близких зашел к нему. Сказал, мол, хочет проконсультировать насчет диеты. Алиовсат муаллим отправил на эту встречу Диляру Сеидзаде и Тогрула Кадырова, который в то время учился в Москве. Он снабдил их рыбой, икрой - и молодые люди, нагруженные дарами Каспия, пришли к Дульцину.

Дульцин сначала спросил, кем они ему приходятся, а потом печально сказал:

- Ему осталось совсем немного, самое большее три месяца. Вы должны подготовить к этому его семью.

Молодые люди вышли от него потрясенные. На их плечи обрушили гору огромной ответственности. В растерянности они сели на больничную лестницу и стали думать, как же быть? Что делать? Кому из семьи Алиовсат муаллима они могут сказать такое? Жену это известие убьет на месте, а дети слишком молоды, чтобы переложить эту тяжесть на их плечи. Они поняли, что не могут взять на себя такую миссию. Оставалось одно: хранить страшную тайну и, насколько это возможно, делать вид, что ничего из ряда вон выходящего не происходит. К тому же сознание молодых людей слишком оптимистично, оно не может смириться с тем, что близкий тебе человек обречен и жить ему осталось считанные месяцы. "Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда".

К счастью, Дульцин ошибся, Алиовсат Гулиев прожил после этого еще больше года.

Выписавшись из больницы, он поехал в санаторий "Узкое". В Москве у него были друзья Сидоровы, у которых он планировал пожить немного. В то время, чтобы восстановить силы Алиовсат муаллима, врачи давали ему уже очень сильные препараты, держали на преднизолоне, от которого он стал резко поправляться.

Поэтому, когда он приехал в Баку, его здесь никто не узнал: все его тело, лицо были отекшими.

Домашние, естественно, тоже не знали диагноза Алиовсат муаллима. Они были уверены, что у него малокровие. То, что от них скрывали диагноз, с точки зрения психологии, было абсолютно верным шагом врачей, которые его наблюдали. Потому что, если бы они не верили в то, что его вылечат, то не могли бы дать ему тот импульс оптимизма, который давали. Дети буквально по минутам контролировали, выпил ли он гранатовый сок, который рекомендовали врачи, верили, что это поможет, и эта вера передавалась ему.