Василий Шукшин - Критики

- Любопытный старик,- согласился городской человек.

Все опять стали смотреть картину, про деда забыли. Он стоял сзади как оплеванный. Постоял еще немного и пошел к Петьке.

- Смеются,- сказал он Петьке.

- Кто?

- Вон...- Дед кивнул в сторону горницы.- Ничего, говорят, ты не понимаешь, старый хрен. А они понимают!

- Не обращай внимания, - посоветовал Петька.

Дед присел к столу, помолчал. Потом опять заговорил.

- Ты, говорят, дурак, из ума выжил...

- Что, так и сказали'

- А?

- Так и сказали на тебя - дурак?

- Усмехаются сидят. Они шибко много понимают! - Дед постепенно "заводился", как выражался Петька.

- Не обращай внимания,- опять посоветовал Петька.

- Приехали... Грамотеи! - Дед встал, покопался у себя в сундуке, взял деньги и ушел.

Пришел через час пьяный.

- О-о! - удивился Петька (дед редко пил).- Ты чего это?

- Смотрют? - спросил дед,

- Смотрют. Не ходи к ним. Давай я тебя раздену. Зачем напился-то?

Дед грузно опустился на лавку.

- Они понимают, а мы с тобой не понимаем! - громко заговорил он.Ты, говорят, дурак, дедушка! Ты ничего в жизни не понимаешь. А они понимают! Денег много?! - Дед уже кричал.- Если и много, то не подымай нос! А я честно всю жизнь горбатился!.. И я же теперь сиди помалкивай. А ты сроду топора в руках не держал! - Дед разговаривал с дверью, за которой смотрели телевизор.

Петька растерялся.

- Не надо, не надо, - успокаивал он деда. - Давай я тебя разую. Ну их!..

- Нет, постой, я ему скажу... - Дед хотел встать, но Петька удержал его:

- Не надо, деда!

- Финтифлюшки городские. - Дед как будто успокоился, притих.

Петька снял с него один сапог.

Но тут дед опять чего-то вскинул голову.

- Ты мне усмешечки строишь? - Опять глаза его безрассудно заблестели.- А я тебе одно слово могу сказать!..- Взял сапог и пошел в горницу. Петька не сумел удержать его.

Вошел дед в горницу, размахнулся и запустил сапогом в телевизор:

- Вот вам!.. И плотникам вашим!

Экран - вдребезги.

Все повскакали с мест. Петькина тетя даже взвизгнула.

- Усмешечки строить! - закричал дед.- А ты когда-нибудь топор держал в руках?!

Отец Петькин хотел взять деда в охапку, но тот оказал сопротивление. С грохотом полетели стулья. Петькина тетя опять взвизгнула и вылетела на улицу.

Петькин отец все-таки одолел деда, заломил ему руки назад и стал связывать полотенцем.

- Удосужил ты меня, удосужил, родитель,- зло говорил он, накрепко стягивая руки деда.- Спасибо тебе.

Петька перепугался насмерть, смотрел на все это широко открытыми глазами. Городской человек стоял в сторонке и изредка покачивал головой. Мать Петьки подбирала с пола стекла.

- Удосужил ты меня... - все приговаривал отец Петьки и нехорошо скалился.

Дед лежал на полу вниз лицом, терся бородой о крашеную половицу и кричал:

- Ты мне усмешечки, а я тебе - одно слово!.. Слово скажу тебе, и ты замолкнешь. Если я дурак, как ты говоришь...

- Да разве я так говорил? - спросил городской мужчина.

- Не говорите вы с ним,- сказала мать Петьки.- Он сейчас совсем оглох. Бессовестный.

- Вы меня с собой за стол сажать не хочете - ладно! Но ты мне... Это - ладно, пускай! - кричал дед.- Но ты мне тогда скажи: ты хоть один сруб срубил за свою жизнь? А-а!.. А ты мне же говоришь, что я в плотниках не понимаю! А я половину этой деревни своими руками построил!..

- Удосужил, родимчик тебя возьми, удосужил,- приговаривал отец Петьки.

И тут вошли Петькина тетя и милиционер, здешний мужик, Ермолай Кибяков.

- Ого-го! - воскликнул Еромолай, широко улыбаясь.- Ты чего это, дядя Тимофей? А?

- Удосужил меня на радостях-то,- сказал отец Петьки, поднимаясь.

Милиционер хмыкнул, почесал ладонью подбородок и посмотрел на отца Петьки. Тот согласно кивнул головой и сказал:

- Надо. Пусть там переночует.

Ермолай снял фуражку, аккуратно повесил ее на гвоздик, достал из планшета лист бумаги, карандаш и присел к столу.

Дед притих.

Отец Петьки стал рассказывать, как все было. Ермолай пригладил заскорузлой темной ладонью жидкие волосы на большой голове, кашлянул и стал писать, навалившись грудью на стол и наклонив голову влево.

"Гражданин Новоскольцев Тимофей Макарыч, одна тысяча..."

- Он с какого года рождения?

- С девяностого.

"...Одна тысяча девяностого года рождения, плотник в бывшем, сейчас сидит на пенсии. Особых примет нету.

Вышеуказанный Тимофей двадцать пятого сентября сего года заявился домой в состоянии крепкого алкоголя. В это время семья смотрела телевизор. И гости еще были..."

- Как кинофильм назывался?

- Не знаю. Мы включили, когда там уже шло,- пояснил отец.- Про колхоз. "...Заглавие фильма не помнят, Знают одно: про колхоз.

Тимофей тоже стал смотреть телевизор. Потом он сказал: "Таких плотников не бывает". Все попросили Тимофея оправиться. Но он продолжал возбужденное состояние. Опять сказал, что таких плотников не бывает, вранье, дескать. "Руки, говорит, у плотников совсем не такие". И стал совать свои руки, Его еще раз попросили оправиться. Тогда Тимофей снял с ноги правый сапог (размер 43-45, яловый) и произвел удар по телевизору.

Само собой, вышеб все на свете, то есть там, где обычно бывает видно.

Старший сержант милиции КИБЯКОВ".

Ермолай встал, сложил протокол вдвое, спрятал в планшет.

- Пошли, дядя Тимофей!

Петька до последнего момента не понимал, что происходит. Но когда Кибяков и отец стали поднимать деда, он понял, что деда сейчас поведут в каталажку. Он громко заплакал и кинулся защищать его:

- Куда вы его?! Деда, куда они тебя!.. Не надо, тять, не давай!..

Отец оттолкнул Петьку, а Кибяков засмеялся:

- Жалко дедушку-то? Сча-ас мы его в тюрьму посадим. Сча-ас...

Петька заплакал еще громче.

Мать увела его в уголок и стала уговаривать:

- Ничего не будет с ним, что ты плачешь-то? Переночует там ночь и придет. А завтра стыдно будет. Не плачь, сынок,

Деда обули и повели из избы. Петька заплакал навзрыд. Городская тетя подошла к ним и тоже стала уговаривать Петьку:

- Что ты, Петенька? В отрезвитель ведь его повели-то, в отрезвитель! Он же придет скоро, У нас в Москве знаешь сколько водят в отрезвитель!.,

Петька вспомнил, что это она, тетя, привела милиционера, грубо оттолкнул ее от себя, залез на печку и там долго еще горько плакал, уткнувшись лицом в подушку.