Николай Гарин-Михайловский - Детство Тёмы

Отец поднялся и уставил холодные глаза в сына.

– Если ты когда-нибудь пойдешь против царя, я прокляну тебя из гроба…

Разговор кончился.

В немом молчании, с широко раскрытыми глазами сидел Тёма, прижавшись к стенке кровати…

Начинались новые приступы болезни. Отец сказал, что желает отдохнуть и остаться один.

Вечером умирающему как будто стало легче. Он ласково перекрестил всех детей, мягко удержал на мгновение руку сына, когда тот по привычке взял его руку, чтоб поднести к губам, тихо сжал, приветливо заглянул сыну в глаза и проговорил спокойно, точно любуясь:

– Молодой хозяин.

Потрясенный непривычной лаской, Тёма зарыдал и, припав к отцу, осыпал его лицо горячими, страстными поцелуями.

В комнате все стихло, и только глухо, тоскливо отдавалось рыдание сиротевшей семьи.

Не выдержал и отец… Волна теплой, согретой жизни неудержимо пахнула и охватила его… Дрогнуло неподвижное, спокойное лицо, и непривычные слезы тихо закапали на подушку… Когда все успокоились и молча уставились опять в отца – на преображенном лице его, точно из отворенной двери, горела уже заря новой, неведомой жизни. Спокойный, немного строгий, но от глубины сердца сознательный взгляд точно мерял ту неизмеримую бездну, которая открывалась между ним, умирающим, и остающимися в живых, между тем светлым, бесконечным и вечным, куда он уходил, и страстным, бурливым, подвижным и изменчивым – что оставлял на земле. Голосом, уже звучавшим на рубеже двух миров, он тихо прошептал, осеняя всех крестом:

– Благословляю… живите…

В половине ночи весь дом поднялся на ноги. Началась агония…

Тихо прижавшись к своим кроваткам, сидели дети с широко раскрытыми глазами, в тоскливом ожидании прочесть на каждом новом появлявшемся лице о чем-то страшном, ужасном, неотвратимом и неизбежном.

К рассвету отца не стало.

Вместо него на возвышении в гостиной, в массе белого, в блеске свечей, утопало что-то, перед чем, недоумевая, замирало все живое, что-то и вечное, и тленное, и близкое, и чужое, и дорогое, и страшное, вызывая одно только определенное ощущение, что общего между этим чем-то и тем, кто жил в этой оболочке, – ничего нет. Тот папа, суровый и строгий, но добрый и честный, тот живой папа, с которым связана была вся жизнь, который чувствовался во всем и везде, который проникал во все фибры существования, – не мог оставаться в этом немом, неподвижном «чём-то». Он оторвался от этого, ушел куда-то и вот-вот опять войдет, сядет, закурит свою трубку и, веселый, довольный, опять заговорит о походах, товарищах, сражениях…

Ярко горят и колеблются свечи, сверкает катафалк и вся длинная, нарядная процессия; жжет солнце, сквозь духоту и пыль мостовой пробивается аромат молодой весны, маня в поле на мягкую, свежую мураву, говоря о всех радостях жизни, а из-под катафалка безмолвно и грозно несется дыхание смерти, безжизненно мотается голова, протяжно разносится погребальное пение, звучит и льется торжественный погребальный марш, то тоскливо надрывающий сердце, то напоминающий о том, что скоро скроется навсегда в тесной могиле дорогое и близкое сердцу, то примиряющий, говорящий о вечности, о смертном часе, неизбежном для каждого пришедшего на землю. А слезы льются, льются по лицу молодого Карташева; жаль отца, жаль живущих, жаль жизни. Хочется ласки, любви – любить мать, людей, любить мир со всем его хорошим и дурным, хочется жизнью своею, как этим ясным, светлым днем, пронестись по земле и, совершив определенное, скрыться, исчезнуть, растаять в ясной лазури небес…

Герр – господин; обращение к мужчине ( нем .).

Хохол – принятое в старину пренебрежительное название украинцев.

Бóнна (фр.) – воспитательница маленьких детей в богатых семьях.

Вольт – здесь: крутой поворот.

Флани́ровать – разгуливать, прохаживаться без цели.

Криноли́н – широкая юбка на тонких стальных обручах, бывшая в моде в середине XIX века.

Фрéйлейн – обращение к девушке (нем.). В дореволюционной России название воспитательницы-немки (бонны) в богатых семьях.

Глупый мальчик! ( нем .)

Креди́т – здесь: доверие к кому-либо, авторитет.

Тирáда – здесь: длинная фраза.

Оставьте его! ( нем .)

Очень хорошо (нем.).

Мадáм – госпожа; обращение к замужней женщине во Франции, принятое и в других странах (фр.).

Кни́ксен – почтительный поклон с приседанием.

Дéвичья – комната для служанок (горничных) в богатых барских домах.

Оптимисти́ческая натура – человек с оптимистическим характером, который во всем в жизни видит хорошие стороны, всегда верит в успех дела.

Компроми́сс – соглашение, которое достигается путем взаимных уступок.

Перипети́я – неожиданная перемена, осложнение в развитии какого-нибудь события, жизни.

Фиáско – полная неудача, неуспех.

Под заéзд – то есть под постоялый двор, где могли останавливаться приезжавшие в город с возами крестьяне и извозчики.

Скепти́ческий – во всем сомневающийся, проникнутый недоверием.

При́тча – рассказ, в иносказательной форме содержащий нравоучение.

Стихотворение А. С. Пушкина «Отрок» приводится здесь неточно. У Пушкина:

Кейфýет – проводит время в праздности. Кейф – приятное безделье, отдых.

В 1848 году венгерский народ восстал против австрийского владычества. Николай I помог австрийской монархии подавить венгерскую национально-освободительную революцию, послав против венгерского народа многочисленную русскую армию. Передовые люди России резко осуждали политику «жандарма Европы» – Николая I и этот бесславный венгерский поход. Вот почему генерала Карташева, участника этого похода, в насмешку назвали «венгерским героем».

Севастопольский герой – участник обороны Севастополя во время войны 1854 года.

До революции отметка в классном журнале об отсутствии ученика на уроке (сокращенно, absence ( фр. ) – отсутствие).