Александр Солженицын - Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3

Погрозней развернуть. Показать со значением: мандат на столе, сам – закаменел под папахой.

Юный прапорщик прочёл, совершенно растерян. Вручалась вся военная власть! – и для исполнения особо важного .

– Что же вам угодно?

Снисходительно к его зелёности:

– Вы понимаете, об этом я не могу говорить с вами, но только с вашим начальством. Пойдёмте внутрь.

– Но, простите, я и сюда не имел права вас пропустить. А во внутренний караул… Приказ самого генерала Корнилова…

– Есть приказы выше, чем Корнилова: Именем Революционного Народа!

Та самая прорезающая рапира.

– Хорошо. Я вызываю дворцового коменданта.

Послали. В караульной комнате разводящий стоит как смирно. Прапорщик одёргивается, похаживает. Масловский подумал: присесть? Нет, стоять – внушительней.

Вошёл уланский ротмистр, довольно интеллигентного вида.

– Штабс-ротмистр Коцебу, комендант дворца.

– Особоуполномоченный Петроградского Совета полковник Масловский!

Пусть так, царь – полковник, и он – полковник: на генерала всё равно не вытянуть.

И мандат – опять на стол. (Крупная печать у Совета, хорошо что управились сделать. И подпись Чхеидзе – по буквам ясная.)

Да-а-а… Особо важное поручение…

– А – в чём оно состоит, позвольте узнать?

Масловский замер с поднятой бровью.

– Пройдёмте во дворец, я вам объясню.

– Это невозможно. Начальник караула не имел права пропустить вас и за ворота. Мы имеем строжайшее распоряжение законной власти…

Грозно:

– Ротмистр, что за разговоры? А Совет Депутатов, по-вашему, – незаконная власть? Начальник караула ни в чём не провинился, а вот вы , господин комендант!..

Прорезающая рапира. А что? в такие дни и не обернёшься, как обвинят и срубят голову.

Уже только защищается:

– Но Исполнительный Комитет должен же понимать, что нельзя ставить людей в такое положение. Ведь Совет тоже признал Временное правительство. И мы подчиняемся ему. Так надо…

– Что надо , ротмистр, – знает Исполнительный Комитет!

Что за музыка – «Исполнительный Комитет»! У народовольцев, казнивших Александра II, тоже был – Исполнительный Комитет. С тех пор звучит.

Заколеблен ротмистр.

– Ну, извольте… Если… Хотя это не по правилам… Я позвоню генералу Корнилову сейчас…

– Если вы позвоните Корнилову, я буду это рассматривать как оскорбление Исполнительного Комитета. Со мной на станции – авангард петроградского революционного гарнизона, а если нужно – и весь гарнизон двинется сюда!

И такое – видели на днях, убеждать не надо. Революция! Музыка момента! Даже, может быть, мог бы Масловский сейчас и объявить Коцебу арестованным, сошло бы. Не решился. Но во всяком случае – Уполномоченного с его мандатом не возьмётся арестовать вся соединённая дворцовая кордегардия.

Мандат – прорезающий каменные стены. Ещё, может быть, и Николая возьмём живьём!

Повёл! Повёл. Пошли вдвоём.

Какими-то тёмными переходами. Подземным коридором. Большая подземная казарма, при электрических лампочках, переполненная солдатами, перемешанный гомон голосов.

Идея! Прямо – к народу. Отнять у них массы! Только голоса мало:

– Здравствуйте, товарищи! Привет вам от петроградского гарнизона, от Совета Солдатских Депутатов!

Кто ближе – услышал, отозвались нестройно. Кто поднялся с нар, иные стали подходить.

Ротмистр забезпокоился. Теперь сам:

– Пойдёмте же.

Ну нет! Только тут и собрать армию:

– Товарищи! Петроградский Совет имеет сведения: готовится незаконное освобождение свергнутого царя! С тем, чтоб его снова посадить на престол! Революционный Петроград надеется на вашу поддержку!

Ближние что-то отвечают – в том смысле, что понимают. А кто – отходит. А сзади спрашивают – о чём это?

Тут – если дали бы поагитировать свободно, то может быть сразу бы – и взят Николай!

Но ещё и хмурый поручик подхватывает под локоть:

– Идёмте же, идёмте!

Нет, этих поднять не успеть. Да неизвестно ещё и подымутся ли.

Светлая комната первого этажа. Человек двадцать офицеров караульного полка, вместе с Коцебу, уже слышали, знают, резко возбуждены. Хлынули навстречу полукольцом, наперебой (и Коцебу свои силы собрал революционным путём!):

– Это Бог знает что такое!

– Кто вы, полковник, мы вас не знаем.

– Военный человек не может так действовать!

– Мы все выполняем приказ!

– Это возмутительно! Только-только стали солдаты успокаиваться – и опять разжигать?

– Разбуровить, как у вас в Петербурге?

Плотно охватили! Эмиссар Исполнительного Комитета стал теряться. За последние дни офицеры так робки, а вот этой дружности он не ожидал. Если все они заодно, то их не пробьёшь.

Заблуждал его взор, на ком бы остановиться, и вдруг – увидел среди них знакомое лицо, да, знакомое! Немолодой уже прапорщик – да левый кадет! встречались!

Ну, так и быть должно было! Офицерство военных лет – это ж не прежние собакевичи.

И тот – узнал. И кричит:

– Господа! Одну минутку. Мы оказались знакомы! Разрешите нам поговорить конфиденциально?

Надежда на какой-то смысл. Офицеры стихли. Перешли с кадетом в соседнюю комнату.

– Сергей Дмитрич, так, кажется? Ваша затея безумна, откажитесь. Полк ни за что не допустит.

Что-то перестали прокалывать революционные фразы. Эмиссар оседал. И этот «Сергей Дмитрич» обыденный как будто срывал угрожающую змейную папаху. И станет известно, что – не полковник.

Хотя ручка браунинга виднелась из кармана.

– А какая затея?

– Вы хотите убить императора? Здесь, в его дворце?

– Да откуда вы это взяли? Только оттого, что я социалист-революционер? – (Эти дни замечательно звучащее сочетание.)

– Но ротмистр Коцебу говорит, что ваш мандат… Вы разрешите посмотреть?

– Ну, пожалуйста.

И предъявление – первое обыденное, без эффекта. Однако на кадета впечатление сильное:

– Ваше поручение средактировано страшно, я не подберу другого слова. И что же можно подумать?

– Ну как… Принять меры, не допустить бегства. В интересах углубления революции недопустим здешний режим содержания. Если нужно, то…

– Что?

– Перевезти его в другое место.

– Это исключено. Это оскорбление полку.

От этих переговоров эмиссар не укрепился. Всё вязло. Вернулись в комнату к офицерам.

Масловский оглядывал их безнадёжно верноподданные гвардейские лбы: даже дни революции не сотрясли их собачьей верности.

Объяснил. У Совета есть неопровержимые данные, что коварно готовится бегство царя – для реставрации его. И полномочия комиссара (уже сдержанней) – пресечь такую опасность. Может быть, спокойнее – перевести царя в другое место.

Новый взрыв офицерского возмущения – и опять единодушный: