Федор Сологуб - Мелкий бес

— Покорно благодарю, ваше превосходительство, — сказал Передонов, — так уж я буду надеяться.

Верига любезно улыбался, и не садился, давая понять, что разговор кончен. Сказав свою речь, он вдруг почувствовал, что это вышло вовсе некстати, и что Передонов не кто иной, как трусливый искатель хорошего места, обивающий пороги в поисках покровительства. Он отпустил Передонова с холодным пренебрежением, которое привык чувствовать к нему за его непорядочную жизнь. Одеваясь при помощи лакея в прихожей и слыша доносящиеся издали звуки рояли, Передонов думал, что в этом доме живут по-барски, гордые люди, высоко себя ставят. В губернаторы метит, — с почтительным удивлением думал Передонов. На лестнице встретились ему возвращавшиеся с прогулки маленькие два предводителева сына, с своим наставником. Передонов посмотрел на них с сумрачным любопытством.

Чистые какие, — думал он, — даже в ушах ни грязинки. И бойкие такие, а сами, небось, вышколенные, по струнке ходят. Пожалуй, — думал Передонов, — их никогда не стегают. И сердито посмотрел им вслед Передонов, — а они быстро поднимались по лестнице, и весело разговаривали. И дивило Передонова, что наставник был с ними, как равный, не хмурился, и не кричал на них.

[В пятницу Передонов был у председателя уездной земской управы.

В этом доме все говорило, что здесь хотят жить попросту, по-хорошему, и работать на общую пользу. В глаза метались многие вещи, напоминающие о деревенском и простом: кресло с дугой-спинкою и топориками-ручками, чернильницы в виде подковы, пепельница-лапоть. В зале много мерочек, — на окнах, на столах, на полу, — с образцами разного зерна, и кое-где куски «голодного» хлеба, — скверные глыбы, похожие на торф. В гостиной рисунки и модели сельскохозяйственных машин. Кабинет загромождали шкапы с книгами о сельском хозяйстве и о школьном деле. На столе — бумаги, печатные отчеты, картонки с какими-то разной величины карточками. Много пыли, и ни одной картины.

Хозяин, Степан Иванович Кириллов, очень беспокоился, — как бы, с одной стороны, быть любезным, — европейски-любезным, — но, с другой стороны, не уронить своего достоинства хозяина в уезде. Он весь был странный и противоречивый, как бы спаянный из двух половинок. По всей его обстановке было видно, что он много и с толком работает. А на него самого посмотришь, — и кажется, что вся эта земская деятельность для него только лишь забава, и ею занят он пока, а настоящие его заботы где-то впереди, куда порою устремлялись его бойкие, но как бы и неживые, оловянного блеска, глаза. Как будто кем-то вынута из него живая душа и положена в долгий ящик, а на место ее вставлена неживая, но сноровистая суетилка.

Он был невелик ростом, тонок, моложав, — так моложав и румян, что подчас казался мальчиком, приклеившим бороду и перенявшим от взрослых, довольно удачно, их повадки. Движения у него были отчетливые и быстрые. Здороваясь, он проворно кланялся, и шаркал, и скользил на подошвах щегольских башмачков. Одежду его хотелось назвать костюмчиком: серенькая курточка, батистовая накрахмаленная сорочка с отложными воротничками, веревочный синий галстук, узенькие брючки, серые чулочки. И разговор его, всегда отменно-вежливый, был тоже каким-то двояким: говорит себе степенно, — и вдруг детски простодушная улыбка, какая-нибудь мальчишеская ухватка, а через минуту, глядишь, опять уймется и скромничает.

Жена его, женщина тихая и степенная, казавшаяся старше мужа, несколько раз при Передонове входила в кабинет, и каждый раз спрашивала у мужа каких-то точных сведений об уездных делах.

Хозяйство у них в городе шло запутанно, — постоянно приходили по делу, и постоянно пили чай. И Передонову, едва он уселся, принесли стакан не очень теплого чая и булок на тарелке.

До Передонова уже сидел гость. Передонов его знал, — да и кто в нашем городе кого не знает? Все друг другу знакомы, — только иные раззнакомились, поссорясь.

То был земский врач Георгий Семенович Трепетов, маленький, — еще меньше Кириллова, — человек с прыщавым лицом, остреньким и незначительным. На нем были синие очки, и смотрел он всегда вниз или в сторону, как бы тяготясь смотреть на собеседника. Он был необыкновенно честен, и никогда не поступился ни одною своею копейкою в чужую пользу. Всех, находящихся на казенной службе, он глубоко презирал: еще руку подаст при встрече, но от разговора упрямо уклонялся. [[Еще презирал он газету «Гражданин», — никогда и в руки ее не брал во всю свою жизнь, — критика Волынского, [19] «Гражданин» — газета охранительного направления, издатель-редактор — князь В. П. Мещерский (с 1882 г.). Мещерский осудил предложение ввести в России конституцию, выдвинутое делегатами общеземского съезда, проходившего в Петербурге 6–9 ноября 1904 г.; он опубликовал собственную программу спасения России, в которой предлагал «немедленно прекратить недоразумения и с почвы искусственной и фальшивых разговоров об изменении основных законов перевести государственное дело на почву разработки Государственного манифеста» (Гражданин. 1904. № 90. И ноября. С. 23). Сологуб высмеивал Мещерского в сатирических стихотворениях: «Гражданин стоит за власть», 14 января 1900 (ИРЛИ. Ф. 289. On. 1. № 14. Л. 86); «В ком такой мы сыщем толк?..», 12 ноября 1904 (Сологуб Федор. Неизданное и несобранное / Сост. Г. Пауэр. Мюнхен, 1989. С. 88). Волынский Аким Львович (наст, имя — Хаим Лейбович Флексер; 1861–1926) — в 1890-е годы ведущий критик и идеолог журнала «Северный вестник», выступал с критическими характеристиками раннего символизма, в том числе произведений Сологуба; см., например: Волынский А. 1. Литературные заметки (Новые течения в современной русской литературе. Ф. Сологуб) // Северный вестник. 1896. № 12. С. 235–246); 2) рец. на кн.: Федор Сологуб. Стихи. Книга первая. СПб., 1896. (Там же. 1896. № 2. С. 70–87). — с ним он тоже знаком был по слухам, — да словом, многих презирал этот маленький человек, но никому не было известно того, что он уважал.]] За это он слыл светлою головою, — как и Кириллов, — хотя знал мало, и лечил плохо. Все собирался опроститься, — и с этою целью присматривался, как мужики сморкаются, чешут затылки, утирают ладонью губы, — и сам наедине подражал им иногда, — но все откладывал опрощение до будущего лета.

Передонов и здесь повторил все привычные ему за последние дни пени на городские сплетни, на завистников, которые хотят помешать ему достигнуть инспекторского места. Кириллов сперва почувствовал себя польщенным этим обращением к нему. Он восклицал:

— Да, вот вы теперь видите, какова провинциальная среда. Я всегда говорил, что единственное спасение для мыслящих людей сплотиться, — и я радуюсь, что вы пришли к тому же убеждению.

Трепетов сердито и обиженно фыркнул. Кириллов посмотрел на него боязливо. Трепетов презрительно сказал: