Акрам Айлисли - Люди и деревья

Тропка, ведущая к баштану, лежала между садами, и нигде еще, кажется, не было такой красоты: свежая трава, фиалки, мята... Но в ту весну я приметил на тропинке другую, удивительную красоту - ей было десять лет, и звали ее Зарифой; каждый день мы вместе шли с баштана в школу.

Мы торопились на уроки, я, как всегда, тащил набитую гостинцами сумку. И вдруг Зарифа замерла перед чьей-то настежь открытой калиткой. "Какие розы! - изумленно воскликнула она. - Никогда не видела таких!" Я взглянул цветы как цветы. А наши белые розы заперты во дворе, и никто их не видит... Ведь она могла бы вот так же замереть перед нашей калиткой! И глаза у нее были бы такие же, как сейчас...

Зарифа была самой красивой из наших девочек, весь день я думал только об этом. Завидев тетю Медину, я бросился ей навстречу и сразу же ошеломил ее неожиданным предложением:

- Давай переедем к нам! Чего тут сидеть на развалинах!

И я начал оживленно доказывать, что оставаться здесь нет никакого смысла, здесь так плохо, так некрасиво...

Сначала тетя Медина обрадовалась, потом лицо ее потемнело, увяло...

- Нельзя, Садык, - вздохнув, сказала она. - И так нас все осуждают...

Тетя задумалась, не зная, видимо, как ей убедить меня, но в этом не было необходимости - большие отцовские сапоги уже чернели перед моими глазами.

- Нельзя, - твердо сказала тетя Медина. - Твой отец очень строгий человек. Вернется - обоим нам несдобровать...

2

Если бы у нас в горах хоть какой-нибудь из майских дней можно было назвать обычным, обыкновенным, то я решился бы утверждать, что война кончилась в обычный майский день. Но в том-то и дело, что в мае все дни необычные, разные, не похожие один на другой: то распускается за ночь весь жасмин, то зацветут сразу сотни черешен; то все розы вдруг раскроют бутоны... Проснешься утром, а на склонах, которые еще вчера были ярко-зелеными, пестрым-пестро от тюльпанов... У каждого дня свой цвет, свой аромат, и даже солнце в мае каждый день иное, не похожее на вчерашнее... Нет, в мае у нас не бывает обыкновенных дней!

Кончилась война. Война, которая шла где-то там, на севере, в разрушенных городах и глубоких промерзших окопах, отравляя все живое вокруг, - кончилась. Кончилась в звонкий майский полдень на колхозном баштане.

Но пока война еще продолжалась, и мы присыпали землей завязи, те, из которых потом вызреют дыни. Война еще продолжалась, и дедушка Аббас по-прежнему щипал девчонок и смешил прибаутками наших матерей.

Война еще продолжалась, когда на другом конце баштана мы увидели Азера, опрометью несущегося к нам. Он мчался прямо по грядам, цепляясь ногами за плети, и что-то орал, размахивая руками...

Первой его увидела Зарифа и, так же как тогда, при виде распустившихся роз, в восторге хлопнула себя по коленям.

- Ой! Вы только поглядите, как летит!

Азер подбежал. Он задыхался, не мог выговорить ни слова. Но ведь война еще не кончилась, и, конечно, дедушка Аббас сразу же схватил парня за уши и повалил - старик не прощал подобного обращения с дынями. Уши у Азера сразу стали багровыми, но он не просил пощады, а только молча пытался вырваться. Когда же дед Аббас отпустил наконец Азера, тот вскочил, красный, взлохмаченный, потный, и торжественно объявил:

- Война кончил!

Он сказал это по-русски, поняли только школьники. Поняли и сразу же дружно, как петухи на рассвете, заголосили: "Урра! Урра!"

Старик ничего не понял. Он даже хотел снова схватить Азера за уши, но я, торопясь, сбиваясь, кое-как растолковал ему, в чем дело. Тогда дедушка Аббас снова сграбастал Азера и, опрокинув его в траву, стал катать, щекоча и пощипывая. Старик ликовал, смеялся, а из глаз его текли слезы...

Ребятишки толпой ринулись к деревне. Они бежали по баштану, не обращая внимания ни на плети дынь, ни на деда Аббаса. Впрочем, старик тоже, кажется, ничего этого не видел...

Я мчался впереди всех. И Азер остался позади, и Зарифа - мне было сейчас не до них... С разбегу налетел на ветку, ушибся, в голове загудело, но я даже не потер ушибленного места. Добежал до клубничника, где работала тетя, заглянул за высокую стену - там никого не было. Вдоль дороги толпились женщины, ребятишки, они что-то кричали, махали руками - я мчался к дому. На двери висел замок, - издали увидев его, я снова выскочил на улицу, пробежал мимо тети Набат... Растрепанная, подхватив руками юбки, старушка бежала к дому дедушки Аслана, словно тот пообещал ей дать табаку...

Она что-то крикнула мне вслед, я не разобрал...

...Тетю Медину я нашел во дворе отцовского дома. Она тихо сидела под деревом, сложив на груди руки. Такой я еще никогда ее не видел. У меня сразу все выскочило из головы; и Азер, бегущий по баштану, и тетя Набат, и веселая толпа на улице, и то, что кончилась война...

Я опустился возле нее на траву. Тетя прижала меня, положила мою голову себе на колени и провела рукой по волосам... Мы молчали. Тихонько журчала вода в желобе.

- Ты понимаешь, Мукуш вернется...

Мукуш... Слово это прозвучало глухо, далеко, словно из глубокого колодца, и вдруг стало приближаться, становясь все отчетливей, громче, заглушая песни, и сказки, и тропинку среди цветов, по которой тетя, девочкой бегала в школу... И я увидел зиму - холодную, молчаливую, с большим синяком под глазом... И темную, непроглядную ночь - у нее почему-то были худые волосатые ноги... Вонючие камешки за уборной... Желтые листья на огуречных плетях... Банка с харкотиной... Неужели все это действительно было, оставалось там, далеко, за тетиными светлыми сказками?...

Я хотел утешить ее, сказать, что Мукуш не вернется, не может вернуться, но промолчал, чувствуя, что заплачу, если произнесу хоть слово. Я не мог ни говорить, ни смотреть на тетю. Даже при Мукуше я не видел ее такой несчастной...

Всегда: и тогда, когда было сытно и когда совсем нечего было есть, стоило мне издали завидеть белый тетин платок, волна надежды захлестывала мое сердце, и я знал, что все будет хорошо. Даже когда я потерял хлебные карточки, тетя только улыбнулась и покачала головой. А сколько раз я умудрялся обронить ключ и мы не могли попасть в дом! Тетя шла туда, где я бегал днем, и, что-то напевая себе под нос, начинала искать ключ. И всегда находила... Почему она вдруг стала такая маленькая?.. Когда мы утром шли на работу, она была высокая, стройная, а ее зеленое платье не было ни старым, ни рваным.

Я подавил рыдания, не смея поднять глаза. Тетя взяла обеими руками мою голову и заглянула в лицо.

- А я не боюсь! - сказала она. - Не боюсь, и все. Правильно?

Она глядела мне прямо в глаза.

- Правильно! - изумленно сказал я. - Правильно, тетя! Ты никого не боишься!

Она оживилась, посветлела, легко поднялась на ноги...

- А туда я больше не пойду! - Тетя показывала рукой на полуразрушенный дом у подножия овечьей горы, - Я не вернусь в этот дом. Не вернусь! - Она несколько раз громко повторила эти слова, выпрямилась, облегченно вздохнула, и я вдруг понял, что ошибся, вовсе она не маленькая, наоборот, она даже стала выше ростом...