Ольга Трифонова - Единственная

— Надя, у вас отличный вкус, — сказала умная Полина. Пауза среди тишины. — Зубалово просто преображается, как в сказке. Эта пристройка с южной стороны удивительно гармонична. Мы перед отъездом навещали Сергея Яковлевича и Ольгу Евгеньевну и восхищались. И очень правильно, что сразу делаете паровое отопление. У нее настоящая хватка экономиста и хозяйственника, — специально для Иосифа тоже в третьем лице.

Но когда шли проводить к машине, задержала, взяв легонько за локоть, сказала тихо:

— Надя, так нельзя. Слишком нервно и вообще не стоит при посторонних, с мужьями все можно обсудить наедине. Хотя есть вопросы, которые не следует обсуждать ни с кем. Тем более, что Иосиф очень гордый человек, вырос в Грузии, там особый семейный устав… В общем, не сердитесь, я по-дружески, любя вас… не надо создавать опасных ситуаций, вы же умная женщина, вы все понимаете, зачем же портить отношения с мужем…

— Полина! — окликнул Молотов, приходящий всегда в состояние подобное смятению, если она отлучалась от него, — Полина, будь осторожна, здесь можно споткнуться.

В Академии ждали две новости. Первая — большинство занятий теперь происходило на Миусах в Менделеевском институте, вторая — в группе появилась новая студентка. Эта худая, остроносая женщина, крепкого телосложения, в очках, сразу привлекал внимание Надежды. Она заметила почтительное уважение к новенькой мужской части студентов, настороженность и недоброжелательность — женской. Что-то в этой Руфине отличало ее от других. Сначала показалось — резкое отличие в уровне знание и общей образованности, потом поняла — нет, не только это. Руфина (так звали новенькую) хотя и ходила всегда, кажется, в одном и том же темно-синем, в узкую белую полоску, костюме неизменно казалась элегантной, свежей, отглаженной; стекла очков хрустально прозрачны, фильдекосовые чулки не морщат на длинных стройных ногах, крупные руки ухожены.

При этом кто-то из одногруппников разведал, что Руфина с восемнадцати воевала на Гражданской, потом почему-то жила в Харбине, оттуда превосходное знание китайского, потом с военной делегацией Егорова ездила в Китай, работала в Главконцесскоме, в Верховном суде и вот решила учиться.

Надежда очень мерзла после Сочи. Сентябрь выдался холодным. По утрам крыши были белы от инея, нигде, конечно, не топили, и она провалялась несколько дней с тяжелейшей ангиной. Александра Юлиановна сказала, что необходима операция гланд, иначе она замучается с горлом и испортит сердце. Назначили на конец сентября, но пока валялась дома, раздали курсовые по теории машин, и ей, как отсутствующей, конечно же досталась самая гадость червячный редуктор.

Надежда чуть не заплакала, увидев задание. Группа смотрела сочувственно будто на погорельца. Одна Руфина сказала, что червячный редуктор — это «сплошное счастье», и она с удовольствием поменяется с Надеждой. Надежда отказалась и уже скоро пожалела о своей гордыне: ночи напролет маялась с чертежами. Хорошо, что Иосиф решил задержаться в Сочи до октября — протезировать зубы.

Письма писал хорошие, присылал лимоны, персики, в общем, как всегда, врозь скучали друг без друга. Расчет этого проклятого редуктора со скрипом принял новый преподаватель — худой с задумчивым взором Иванцов, а вот чертежи ее отправили переделывать.

Принялась чертить сначала. Вася, как всегда, воспользовался ослаблением контроля и через всю Москву сгонял на велосипеде на центральный аэродром посмотреть чудо века дирижабль «Граф Цеппелин» Сначала он наврал, что никуда не ездил, ничего не видел, рассказал в школе один мальчик, но потрясение было так велико, что буквально через час за ужином, он принялся расписывать и дирижабль, и свою поездку.

Запнулся, покраснел. Она не стала его ругать, а просто заметила, что правду всегда говорить удобнее, например, можно поделиться впечатлениями с близкими. Вася был потрясен неожиданным либерализмом, а она корила себя, что из-за червячного редуктора не свозила сына посмотреть диковинный дирижабль.

Наваждение рассеялось очень просто. На конференции ударников оказалась рядом с Руфиной, и та спросила, как продвигается курсовик.

— Измучилась с чертежами. А мне еще предстоит операция, выйду из строя на несколько дней.

— Да ну! — засмеялась Руфина. — Просто ты слишком правильная. Я тебе дам одну книгу, там все чертежи ты и… сверишься.

После конференции раздавали ордера на галоши и пакетики с круглыми конфетами. Надежда съела одну — была голодна. Обсыпанная сахаром карамель с паточной начинкой показалась отвратительной. После конференции для участников давали в Большом «Кармен» с Максаковой. Руфина светилась.

— Моя любимая опера.

И очень точно напела тему гадания.

В зале сидела замерев, вытянув шею, глаза блестели, но после окончания заторопилась.

— Тебе далеко?

— Мне… ннет, — поперхнулась Надежда («Значит, еще не знает».)

— А мне на Миусы. Побежала. Завтра после занятий зайдем ко мне, это рядом, я дам книгу и, если хочешь, помогу.

Было холодно, бежали через голый Миусский сквер, потом кружили среди жалчайших деревянных домишек. Вошли в темные сени: ведра с водой, кадки, запах кислой капусты.

— Это мы заготовили на зиму. Отличный витамин. Я вам дам с собой, только банку верни. Банки дефицит.

Руфина вела ее по длинному коридору. Толкнула дверь в торце его.

— Ау! К нам гости.

На кровати лежал мальчик лет десяти и смотрел на них сияющими глазами.

— Это Мика — мой сын. Вернее, я его дочь, потому что он умнее, талантливей, образованней и мудрее меня. Покажи.

Руфина взяла с пюпитра, лежавшего на животе мальчика, лист с рисунком.

— Это кто?

— Это портрет Жоржа Бизе, а по углам иллюстрации к «Кармен», как ты рассказывала. Это — драка на табачной фабрике, это — Цунига и Хосе, это Кармен гадает, а это Микаэла.

— Отлично! Посмотрите, — Руфина протянула лист Надежде, — как будто был вместе с нами.

— А я и был, можно сказать. Ты так интересно рассказала.

Надежда потрясенно рассматривала карандашный рисунок. Этот мальчик был настоящим художником.

— Я принесу тебе повесть Мериме «Кармен». По этой повести написана опера, и, конечно, либретто бледнее.

— Пьем чай.

Руфина необычайно быстро и ловко накрыла на стол, подвязала Мике белоснежную салфетку взбила подушки, помогла мальчику сесть и поставила перед ним тарелку.

— Мама, можно я буду есть палочками.

— Он гордится тем, что умеет есть, как китаец, — Руфина сняла с полки длинные деревянные палочки, протянула сыну. — Давай, Мяо-мяо.

Комната была крошечной, почти половину занимала кровать, другую — стол и этажерка с книгами.

— Мы с ним валетом, — ответила Руфина на ее незаданный вопрос, а когда приезжает кто-нибудь из друзей — спят на столе или под столом.