Лев Толстой - Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

<���Для Вронскаго и Анны наступило наконецъ давно желанное и дорого купленное счастіе.>

Было начало Іюля. Послѣ обѣда дѣти Долли съ гувернанткой и Варинькой (дѣти любили ее, казалось, больше матери и требовали, чтобы она шла съ ними) пошли за грибами. Сергей Ивановичъ, какъ и обыкновенно, сознательно и снисходительно отдыхая отъ умственныхъ и общественныхъ трудовъ, наслаждался простой, ясной деревенской жизнью. Сергѣй Ивановичъ еще за обѣдомъ сказалъ, что онъ пойдетъ съ ними за грибами.

— Я очень люблю ходить за грибами, — сказалъ онъ, оглядываясь на всѣхъ и какъ бы подчеркивая то значеніе, которое должно имѣть его — философа и общественнаго руководителя — хожденіе за грибами.

Варинька покраснѣла, услыхавъ это, и Кити переглянулась съ Долли.

Тотчасъ послѣ обѣда еще Сергѣй Ивановичъ не допилъ свою чашку кофе и еще находился въ серединѣ спора съ братомъ. Сергѣй Ивановичъ говорилъ, что сельская жизнь, въ противуположность городской, проста и ясна, и въ этомъ ея прелесть. Константинъ Левинъ говорилъ, что, напротивъ, городская ясна и проста, потому что въ городской люди живутъ въ условіяхъ, которые они сами сдѣлали, а въ сельской сталкиваешься съ необъяснимымъ.

— Ты во многомъ перемѣнился съ тѣхъ поръ, какъ женился, и къ лучшему, — сказалъ Сергѣй Ивановичъ улыбаясь Катѣ, которая стояла, перегнувшись назадъ, съ усталымъ выраженіемъ подлѣ мужа и, очевидно, ожидала конца спора, чтобы сказать ему что то. — Но не перемѣнился въ твоей любви защищать самыя парадоксальныя темы.

— Ты бы сѣла, мой другъ, тебѣ нехорошо стоять, — сказалъ ей мужъ, значительно глядя на нее.

Сергѣй Ивановичъ подалъ ей стулъ. Она сѣла.

— Ну какая же сложность можетъ быть въ первобытныхъ условіяхъ жизни, — продолжалъ Сергѣй Ивановичъ, — въ сравненіи съ тѣмъ экстрактомъ, такъ сказать, изъ этихъ условій, которымъ мы занимаемся, когда, напримѣръ, пишешь книги, излагаешь свои мысли о всѣхъ этихъ предметахъ.

— Ты знаешь, про что мы говорили, когда ты вошелъ?

— Про ситчики.

— Да, и про ситчики, но потомъ объ томъ, какъ дѣлаютъ предложенія.

— А, — сказалъ Левинъ, улыбаясь и чувствуя, но не слушая ее.

— И о твоемъ братѣ и Варенькѣ. Я очень желаю этаго. Какъ ты думаешь, устроится это?

— Не знаю. Я долженъ тебѣ сказать, что я брата не понимаю. Мы съ нимъ такія чуждыя натуры, что я не понимаю его. [1655]Какъ тебѣ сказать, я нынче думалъ о моихъ отношеніяхъ съ нимъ, — началъ онъ говорить всю свою задушевную мысль, какъ онъ всегда говорилъ съ женою, вполнѣ увѣренный, что она пойметъ его, какъ бы ни трудно и глубоко было то, что онъ имѣетъ сказать. Какъ ни странно бы было ему сказать при комъ нибудь, знающемъ Кити и ея быстрый и неглубокій умъ, что Левинъ говорилъ ей и она понимала такiя вещи, которыя не могъ бы понять ни его братъ Сергѣй Ивановичъ, ни кто изъ самыхъ умныхъ людей его знакомыхъ, а это было такъ. [1656]— Я чувствую, что не могу понять цѣлей его мыслей. Какъ тебѣ сказать. Я всегда ищу того, что любитъ человѣкъ, и этаго я не нахожу.

— Никакъ мыслями и разговорами не сойдетесь. Я слушала нынче вашъ споръ.

— Да вотъ хоть нынѣшній споръ. [1657]Онъ и не видитъ тѣхъ вопросовъ неразрѣшимыхъ, которые представляются на каждомъ шагу, если имѣть въ виду самое дѣло; но у него это какъ то яснѣе. Если мужикъ бѣденъ... — началъ Левинъ.

Кити скучно было это, но она все понимала.

— Такъ зачѣмъ же ты споришь?

— Я спорю по дурной привычкѣ, но я теперь убѣдился, что мы съ нимъ два различныхъ человѣка. [1658]Разумеется, онъ лучше меня. Но я бы не желалъ такимъ быть.

— Такъ почему же онъ лучше тебя?

— Потому что онъ дѣлаетъ дѣло, полезное другимъ. А я ничего не дѣлаю. Я началъ писать книгу и бросилъ, а онъ написалъ прекрасную книгу. Его книга прекрасная, [1659]но правда, что она ужъ и забыла давно о томъ, чего онъ хотѣлъ. Она вся направлена противъ того, что можно противъ нея сказать. И мало того, теперь ее разбранили, эту книгу, и какъ всегда нарочно притворились, что не понимаютъ того, что онъ хотѣлъ сказать, и приняли на себя тонъ, что они все знаютъ, что онъ хотѣлъ сказать, но что онъ просто не знаетъ того, о чемъ говоритъ, и поднимаютъ его на смѣхъ. И онъ теперь пишетъ отвѣтъ, который уже забылъ даже про то, что говорила книга, которая сама забыла про то, чего она хотѣла, и такъ и идетъ. [1660]Ну, я этаго не могу. Вотъ ничего и не дѣлаю. Не могу, мнѣ совѣстно дѣлать дѣло не всѣми силами души, а такого дѣла, въ которое бы положить всѣ силы, нѣтъ.

— Ну, какъ ты скажешь про папа? — спросила Кити. — Что, можно его упрекнуть, что онъ ничего не дѣлалъ?

— Никакъ. Но надо имѣть ту простоту, ясность, доброту, какъ твой отецъ, а у меня есть ли? Вотъ я ничего не дѣлаю и мучаюсь. Все это ты надѣлала. Послѣ тебя, моихъ отношеній съ тобой, мнѣ такъ стало противно все ненастоящее, что я не могу. Мы сейчасъ съ Кирюшинымъ толковали о колодцѣ, все это не важно, но это настоящее. Что дѣти грибовъ набрали — настоящее, что ты тутъ — это самое настоящее.

— [1661]Я, главное, удивляюсь, что ты безпокоенъ, потому что не исполняешь какого то урока. [1662]

— Да, да... Больше мнѣ ничего не надо. Когда тебя не было и не было еще этаго, — сказалъ онъ съ взглядомъ, который она поняла, — я искалъ работы. И все это было вздоръ. Пожалуй, не вздоръ, но не настоящее. Еслибы я могъ любить эту свою политическую экономію и хутора, какъ я люблю свою землю, любилъ телятъ и коровъ своихъ, какъ, главное, я тебя люблю, тогда бы я дѣлалъ, а то я обманывалъ себя, и этаго я теперь не могу. Мнѣ совѣстно.

— [1663]Значитъ, такъ ты сотворенъ.

— Ты знаешь, все гордость. Прежде я думалъ: какъ я ничего, когда другіе столько дѣлаютъ. А теперь я радъ, что я ничего. Только оставьте меня въ покоѣ. Я то, что меня сдѣлалъ Богъ, и, главное, никого не обманываю.

— А какъ ты думаешь, сдѣлаетъ онъ предложеніе?

— Очень похоже.

— А хорошо бы было! Вотъ и наша линейка догнала ихъ. Не устала ли ты, Кити?

— Нисколько.

— А то садись, если лошади смирны, и шагомъ.

Агафья Михайловна, охотница и мастерица собирать грибы, несмотря на свой отказъ, что есть дѣло, поѣхала съ ними.

На другой день Левинъ въ самомъ веселомъ и дружелюбномъ расположеніи духа, обходивъ уже домашнее хозяйство, постучался въ комнату, гдѣ ночевалъ Васенька.

— Entrez, [1664]— прокричалъ ему тотъ. — Вы меня извините, я еще только ablutions [1665]кончилъ, — сказалъ Васенька улыбаясь, стоя передъ нимъ въ расшитомъ тонкомъ бѣльѣ.

Онъ былъ очень красивъ, и красота его особенно нравилась Левину. «Отъ этаго, — подумалъ онъ, — мнѣ и пришли эти глупые мысли».

— Вы хорошо спали?

— Какъ убитый. А день какой нынче для охоты.