Валериан Скворцов - Понурый Балтия-джаз

"Джонсоны", поставленные на реверс, легко стащили с берега катера и перебросили за пологий прибой. Две-три минуты галопировали на зыби. Шли на островок, оказавшийся полуостровом, соединенным с берегом, откуда мы отошли, узкой каменистой косой. Мы просто пересекали залив.

Стрелка представляла собой километровый дикий пляж, над ним тянулся почти лысый бугор, с которого, наверное, выдувало любые растения, кроме корявого кустарника и карликовых елей. Я прикинул расстояние от места, где мы высадились, до зарослей - около пятидесяти метров. Подходило.

Жирная полоса пролитого мазута делила стылый утрамбованный пляж в середине - от прибоя и до песчаной кручи бугра. В двухстах метрах от полосы с юга и севера были прочерчены ещё две такие же. Надо понимать, исходные позиции, с которых группы обмена начнут сближение к срединной полосе. Солнце не слепило ни одну, ни другую сторону. Приятно пригревало сбоку.

Парочка из "Линкольна" ушла к срединной линии и закусывала, стоя там, бутербродами, запивая их чем-то из термосов.

Ефим отомкнул наручник на моем запястье, закрыл его на второй руке Рума, отдал мне ключ и кивнул, слегка пожав плечами. Это означало: пора, если настаиваешь, а мое дело с этой минуты сторона.

Москвичей и усаженных на гальку арестантов с руками, скованными наручниками за спиной, - Вячеслава Вячеславовича и лефортовского сидельца Ефим жестом отодвинул ближе к прибою.

Рум вдавился коленями в песок рядом со мной. Я поднял его и повернул спиной к остальным. В отличие от других арестантов руки в наручниках у него были на животе. Краем глаза я проверил позицию бородатого. Он внешне безучастно держался в стороне. Смотрел, как мотористы отводят катера от берега.

Я открыл молнию сумки. Распахнул на груди Рума куртку, трикотажную теплую рубашку и присосками прикрепил под сердцем взрывчатку, включил сенсор взрывателя. Оттянул эластичную ткань рубашки от воротника до правого плеча и приклеил микрофон. Грустная львиная морда глянула на меня с ключицы. Такую же татуировку носили я и Дитер. Вместе делали в сингапурском чайнатауне у Джонни-Два-Пальца, который ставил "печати" на курьерах, перевозивших черную валютную наличность в Джакарту.

Рум поежился на пронизывающем ветру. Я запахнул его одежки.

- Рум, - сказал я по-французски, - мой ход в том, чтобы обменять на Бахметьева тебя, а не Вячеслава Вячеславовича. Лефортовский сиделец не в счет. Пусть хоть бежит на все четыре стороны. Он ни этим, ни тем не нужен. Обуза и довесок. Вчера вечером, ты знаешь, я сунул тебе в нагрудный карман чек на предъявителя на получение со счета "Экзобанка" во франкфуртском отделении миллиона двести пятьдесят тысяч швейцарских франков. Чек этот обеспечен сданной в депозит наличностью за Бахметьева. Этот чек - твоя гарантия спасения и пропуск на Запад, домой.

Рума все ещё знобило.

- Если они не примут тебя, я взорву заряд сразу. И уложу всех. Если ты успеешь сорвать взрывчатку, у меня есть ещё "Галил" с оптикой. Тогда я уложу только тебя. Ты меня понимаешь?

Рум молчал, смотрел на море и горланивших чаек, привлеченных объедками, которые парочка из "Экзобанка" бросила на песчаниковую гальку. Вверх по склону, в кустарник, порывами ветра несло мятый пакет с маркой "Макдональдса", словно кто пинал его время от времени.

- Сволочь ты, Бэзил, - сказал Рум. - За мной ведь ничего серьезного нет, если становиться на формальную точку зрения. Въехал в страну официально... Никто о моих контактах с Чико, Вячеславом и Толстым не знает. Так, только запашок. Неосязаемое. Я даже твою работенку сделал, ухлопал Чико. Тебе-то оказалось не по зубам. А? Так что местные и твой оператор поклониться бы мне должны в ножки. А?

- Если это тебя утешит, - сказал я и сунул ему в нагрудный карман ключ от наручников. Развернул старинного камарада спиной, поудобнее оперся на трость и пинком здоровой ноги подогнал к Ефиму.

- Этого поведете первым, - сказал про Рума москвичам Шлайн. Он покосился на бородатого очкарика. Очкарик, казалось, ни во что не собирался вникать. Он внимательно разглядывал вдали, у срединной линии, фигуры наблюдателей от "Экзобанка", и одновременно, казалось, полностью был поглощен подгонкой своего радионаушника. То подсовывал проводок под дужку очков, то пробовал пустить его сверху.

Москвичи взяли Рума под локти.

- Он знает, где у него ключ от наручников, - сказал я им.

Никто не обращал на меня внимания. Шлайн вообще избегал смотреть в мою сторону. Теперь и он прилаживал наушник.

- Ну ладно, - придурковато сказал я. - Мне вообще-то больше делать нечего. Я сейчас, быстро, в лесок, с животом что-то, наверное, от этой болтанки в лодке...

Подбирая спортивную сумку с галечника, я отметил, что рты Вячеслава Вячеславовича и лефортовского сидельца заклеены липкой лентой. Ефим поступил расчетливо. Вячеслав Вячеславович мог и разораться некстати: почему первый не он?

- Готовность три минуты, - сказал Ефим москвичам.

Через полторы минуты я сидел за кустарником и вытаскивал из сумки инструменты. Собрал "Галил", насадил оптический прицел, загнал обойму и поставил винтовку на сошки. Приладил свой наушник, включил радиоприемник от микрофона на теле Рума. Он два или три раза тихо прокашлялся. Проверял связь, умник?

Я распластался на мокрой прошлогодней листве, удобно уместил локти, разбросал ноги. Когда же в последний раз я сидел в засаде? Ах, да, в березняке под Керну же! Я набирался боевого опыта в этих холодных краях...

Ефим Шлайн ритмично и спокойно шел на пять шагов впереди пары москвичей с Румом между ними. Встречная группа тоже начала движение. Генерал Бахметьев без галстука, в зеленом свитере под черным бушлатом, в серых брюках от костюма, в котором, видимо, его захватили, в легких городских ботинках, тщательно выбритый, без головного убора - ветер ерошил русый пух над высокими залысинами, - шел между конвойными в кремовых пальто и без головных уборов тоже. Руки генерал держал за спиной.

Я приладился к прицелу. Всмотрелся в лицо человека, возглавлявшего группу с генералом. Это он выходил из "Мерседеса" у музея. Ах, приятель, подумал я, усаживая прицельного паука на его переносице, да ты стал начальником у них! Лицо его вдруг исказилось. Он узнал Рума, слегка сбился с ноги, но продолжал идти.

В десяти шагах от срединной линии каждая группа остановилась. Только Шлайн и "приятель" продолжали сближение, одновременно переступили мазутную границу, миновали друг друга и подошли к конвойным с пленными на чужой стороне.

- Подтверждаю! - слабо, из-за отдаленности микрофона, прикрепленного на груди Рума, прозвучал в моем наушнике голос Шлайна.

- Не подтверждаю! - рявкнул знакомый голос "приятеля". - Пусть дают первым другого. Вячеслава пусть дают! Или я взорву генерала! Взорву генерала! Сейчас дам сигнал! Сейчас дам!