Валериан Скворцов - Понурый Балтия-джаз

Эстонец Дусит подошел бы. Устроил бы, скажем, радиоуправляемое падение сосульки с крыши на темечко. Или нежное мягкое затяжное заболевание после покупки мороженого. Взрыв телевизора "Самсунг" в квартире одинокой женщины, принимающей гостя. Падение кариатиды, наконец, у подъезда Эрмитажа или люстры в Исаакиевском соборе. Лучшей его операцией, мне кажется, была психологическая дестабилизация ростовского отделения "Инкомбанка", впавшего в паралич после взлома неким хакером банковской базы данных. Хакера нашли потом повесившимся. Улики свидетельствовали, что с хакером в доле был один из директоров. Собственно, от Дусита именно это и требовалось, как говорится, доказать. И директора завалили - невинного, как потом выяснилось.

Вельчик-с-Бананом и Казик Варшава считались невидимками высочайшего класса. Они представляли особый клан. На них выводили за высокие комиссионные. Залегендированы оба волшебно - манерами, одеждой, всем обыденным обликом внешней суперсерости и суперсовковости.

Вельчик первым в России завел снайперку с лазерным прицелом. С ним в группе работали две-три "куклы" - подставники с дешевыми "ижевками" для отвлечения внимания. Маленькая пулька калибра пять и шесть десятых миллиметра влетает в раскрытый рот, к которому подносится кружка бочкового под зонтиком уличного кафе. Что ж, бывает, что у человека, в особенности тучного и озабоченного, лопается в мозгу сосуд, начинается кровотечение. А когда приезжает "скорая", искать по крышам бесполезно. Винтовка с глушителем валяется на чердаке, перчатки рядом. Вельчик уносил только "банан". Прицел укладывался в пластмассовый чехол, искусно выполненный в виде этого овоща. Или фрукта?

Вельчик работал и с коротких дистанций взрывчаткой. В Варшаве - на барахолке перед высотным дворцом культуры, подаренным товарищем Сталиным польскому народу, - поднял в воздух местного авторитета и его грузовичок с товаром. И вопреки незыблемому правилу, предписывающему киллеру немедленное испарение, полдня гнал туфту братве и полиции о том, что и как "видел собственными глазами".

Казик специализировался на гранатометании. Разрывало нескольких, и направленность теракта оставалась невыясненной. Граната выпрыгивала из портфеля на улице, из кастрюли на кухне, из мусорного контейнера или тихонько выкатывалась из-под дивана под ноги нужному человеку.

Профессиональная этика категорически запрещает устранять кого-либо, кроме заказанного, даже если посторонний стал невольным свидетелем. Поэтому Казик считался беспредельщиком и, может быть, уже не существовал, подчищенный своими же...

Чико Тургенев стоял особняком. Он и стрелял, и взрывал, и закалывал, и взялся бы исполнять должность при рычаге гильотины или рубильнике электрического стула, только бы сфотографировали для газеты или показали по телевизору.

Сообщение Ге-Пе походило на правду. Лучшего мясника в России найти не представлялось. На дело, заказанное Ефимом Шлайном, я бы взял такого в компанию. Тургенев тянул на международное качество работы. Его и привозили обычно из-за границы. С некоторых пор, если он и обретался в России, то не восточнее Калининграда. Но зачем ему эти двое, Одинай Махмадов и Вали Вайсиддинов? Ге-Пе вряд ли акцентировал бы на них внимание, если бы эта пара залетных, как и остальные, только играла свиту своего короля Чико.

- Вы осведомленный человек, - сказал Ге-Пе.

Я разочаровывал его. Хитрец почувствовал, что у меня тоже нет сведений на двух, как он их назвал, азериков. Моя "домашняя" подготовка оказалась дешевле, чем его. Лицо толстяка, поскучневшее после прекращения морской битвы, снова оживилось. Он выигрывал. Во-первых, он первым узнал об увеличении тургеневского окружения. И во-вторых, поскольку о цене договорились заранее, всучил мне, выходило теперь, товар пусть с небольшой, но все же тухлятинкой. Сообщение о свите Чико, появившейся в обычном раскладе - два телохранителя, дублер Чико и телохранитель дублера, - было бы полноценной информацией. Пара, примазавшаяся к славной компании, могла стать чем угодно, в том числе и основным блюдом, тогда Чико с оравой отводилась бы роль приправы. Хотя мне трудно было вообразить Тургенева в качестве гарнира. Но, как бы там ни было, исчерпывающей картины я все-таки не купил.

- Может, технари? - предположил я.

- Думаете?

- Классики в ораве не работают, - ответил я скучно.

- Классики, конечно, вечны. Но их ведь, как говорится, хвалят, не читая, - сказал бандитский генерал Ге-Пе, эсквайр и интеллектуал. - Да и где теперь они все, классики?

Армейские фольклорные привычки - как блохи. Они перескакивают с одного офицерского поколения на другое - откуда-то с Крымской войны, описанной Толстым в "Севастопольских рассказах", через все другие походы, на Великую Отечественную, далее - на корейскую, с корейской - на индокитайскую, афганскую, чеченскую и... какая и где состоится следующая? В особенности живуче интимно-публицистическое пение среди своих под гитару. Во Вьетнаме советники распевали примерно то же самое, из чего состоит чеченская лирика офицерских бардов. "По джунглям мы идем тропинкой узкою, с дороги не свернем, мы - парни русские..."

В Легионе песен-слезниц или баллад-самовосхвалений я не слышал. И, насколько мне известно, не распевают таких в американской, британской или какой другой армиях. Околоокопные песни, в которых лесная тропинка выставляется дорогой национального значения, а стакан спирта, банка с тушенкой и половое воздержание - источником вдохновения лирического героя и символом причастности к боевым действиям, могут сопровождать только подневольное войско.

Офицеры, впечатленные шансонами, которые романтизируют плохо оплачиваемую службу, непригодны для индивидуальной оперативной работы. Реакция на стресс у таких людей, отвоевавших в джунглях или горах в условиях душевной зашоренности, проявляется чаще на уровне инстинкта. Они привыкли к алкоголю и табаку, некоторые - к наркотикам. После поступления на частную службу с хорошей оплатой у большинства начинаются путаные отношения с женщинами вне семьи. Подобный стиль жизни недопустим для профессионала, которому предстоит выживать в реальном подполье.

Чико Тургенев был исключением. Он имел афганский опыт. Впрочем, всю его жизнь и образ этой жизни можно считать исключениями. Как и нашу встречу в этой жизни. Не знаю, встретимся ли в другой...

...Весенней ночью 1997 года его вытащили с заднего сиденья "Вольво" шея была обмотана окровавленными полотенцами - и на кожаном пальто пронесли мимо меня через калитку на задворках московской больницы Склифосовского. Я, прижимая одной рукой к груди свернутое одеяло с собственным раненым, другой совал кредитку пьяному привратнику в камуфляжной куртке. Семенящие с телом оттолкнули меня, сбили охранника в грязь и, часто махая далеко отставленными руками, будто выгребали против течения, устремились в приемное отделение.