Валериан Скворцов - Сингапурский квартет

- Слушаю!

- Алло? Шемякин? - неуверенно спросил Севастьянов. - Ты?

- Ну да, я... Где ты сейчас?

- В саду-кафе, внизу...

- Иду!

Над грудами мороженого и консервированных фруктовых яств возвышался Будда - его взгляд был точь-в-точь как у писателя Гаршина с рисунка в учебнике литературы, по которому Бэзила обучали родной словесности в Шанхае. Сидя за маленьким столиком на двоих и глубокомысленно рассматривая Будду, из фирменной кружки ресторана гостиницы "Кэйрнхилл" потягивал бочковое пиво Севастьянов - потенциальный взяточник и мастер ударяться в бега с турецким опытом.

- Как морями теплыми омытая Индонезия? Острова и островитяне? спросил бухгалтер. На его свежем, загоревшем лице что-то не наблюдалось следов мучительных раздумий, бессонных ночей, угрызений и раздирающих совесть противоречий. Перед Бэзилом сидел, бесспорно, матерый, хладнокровный и расчетливый преступник.

- Как Сингапур? Как миллионы? - вопросом на вопрос ответил Бэзил.

- Угодно тоже пива? - спросила китаяночка-официантка в золотистой кофте с буфами и зеленой юбке с разрезом такой высоты, что проглядывались трусики.

Бэзил кивнул.

- Тебе передавал дежурный, что я тебя ищу?

- Вот как! Нет... Я в представительстве с утра не объявлялся. Сам сюда заехал. Испытываю потребность обсудить одно дельце, даже маневр...

- А кто я такой? - спросил Бэзил.

- Дроздов в Бангкоке пел тебе дифирамбы. Специалист по восточной этике и все такое...

И Севастьянов сжатыми, продуманными заранее фразами изложил Бэзилу казус. О котором Шемякина через Барбару оповестил стряпчий Ли из конторы "Ли и Ли". Как говорится, дебет и кредит сошлись.

Бэзил посмотрел на часы. До отъезда в аэропорт следовало бы выкроить минут пять для передачи сообщения Шлайну. Ай да Ефим, ай да сукин сын! Как верно рассчитал повадку бухгалтера!

Севастьянов между тем рассуждал о том, что его старый знакомый, адвокат Ли, оказался союзником - пусть и из-за собственных интересов, но таких, которые объективно совпадают отчасти и с севастьяновскими намерениями. Бухгалтер неспроста изложил Бэзилу случившееся - как сказал Севастьянов, он затеял это с целью перепроверить свои выкладки и план действий на въедливом оппоненте. Который, как думает Севастьянов, не побежит со всех ног продавать его в посольство.

"Я-то знаю, кто ты, - подумал Бэзил. - Но тебе не положено знать, что я соглядатай, приставленный к тебе нашим общим оператором Ефимом Шлайном. И не узнаешь, хотя мне этого очень и хотелось бы".

Ощущая, как в нем поднимается раздражение на самого себя за эти нюни, Шемякин сказал:

- Что тебе возразить? Ты мелкий счетовод, работа по кредитам с Петраковым для тебя в давно прошедшем времени. И думаю, что тебе не сносить головы даже при благоприятном исходе этой рискованной затеи, если к её оценке твое банковское начальство подойдет строго по правилам... Так ведь?

- Скорее всего, так, - согласился Севастьянов.

"Сейчас ты вспомнишь о Ефиме Шлайне, который мог бы помочь, - подумал Бэзил. - Но ты не доверяешь никому, боишься, что Шлайн из ЦРУ, и, поразмыслив, даже обрадуешься, что он далеко и не помешает тебе..."

- Мне твое дело на данном этапе представляется так, - сказал Бэзил. Для продолжения игры потребуется более высокая профессиональная и психологическая подготовка. Чего, как я понимаю, тебе недостает...

- Умные слова, и только. Если же выражаться попроще, башки мне не сносить, Бэзил, в любом случае, - сказал Севастьянов почти с отчаянием. Понимаешь, я должен сделать то, что собираюсь сделать... Должен! Должен довести дело до конца... Сто восемнадцать миллионов долларов!

- Никакие деньги не стоят человеческой репутации, дружище... Пока этих ста восемнадцати миллионов нет? Нет. Есть твоя репутация, твое будущее? Есть... Провалишься, миллионов по-прежнему не будет, но уже и репутация твоя тю-тю... Может случиться, что не только твое личное достоинство пострадает, но и достоинство отечества, выражаясь высоким штилем. Тогда как?

- Вот именно достоинство! - обрадованно и встрепенувшись сказал Севастьянов. - Теперь верное слово нашел, Бэзил... Без этих ста восемнадцати миллионов отечество, у которого долг в триста с лишним миллиардов долларов, не слишком-то оскудеет. А вот что до его достоинства, то ты рассуждаешь как чистоплюй, уж прости за слово... Сто восемнадцать миллиончиков как корова языком слизнула? Попробуй объяснить пропажу таких деньжищ какому-нибудь работяге, который спину ломает во глубине сибирских руд! Тут деньги и достоинство накрепко повязаны вместе... Я в собственной конторе ещё в Москве от некоего соколика, который уж ни одной ошибочки не совершит, однажды такое про Петракова услышал, что и повторять стыдно... Я - живой, за себя постою, а за него и его дела кто постоит? И ведь на него валят свои грехи именно такие вот соколики... При этом неизвестно еще, с каким расчетом. Уж очень страстно обличают... Или я не прав?

- Взял бы да изложил в специальной записке все эти мысленные загогулины. Скажем, на имя своего генерального директора в Москве, что ли...

- Крепок ты задним умом, Бэзил... Теперь все выглядит пригнанно, то есть ясно, кто есть кто и у кого чьи деньги и каким образом они там оказались. В Москве-то что - не знали или не догадывались об этом?... Как тебе сказать... Будто кто подтолкнул... Мертвая ситуация вдруг ожила, зашевелились какие-то люди, вот я и схватился за нитку...

"Будто кто подтолкнул, - повторил про себя Бэзил. - Кто? Да все толкают. И незаметнее всех Шлайн... Нас обоих сейчас он и толкает. Будто третьим сидит за столом..."

- Ты свой риск до конца предвидишь? - спросил Шемякин.

- Риск, риск... Ты сам во Вьетнаме боялся? То есть, страшно было?

- Да как сказать...

- Так и скажи.

- Чужая война... В основном, чужие и гибли... Я был наблюдателем... А страшно... Что ж, иной раз было и страшно, сам не знал отчего. Может, редактора в Москве боялся, а может, увечья там или смерти... Не за себя боялся. За своих иждивенцев. На мне тогда две женщины беспомощные, знаешь ли, висели... Но за свои действия не боялся. Сообщал, что видел, и видел то, что другим редко удавалось...

Бэзил не закончил фразы, потому что вдруг остро понял, о каком страхе и какой боязни спрашивает бухгалтер. Севастьянову предстояло действовать в полном одиночестве и с полнейшей ответственностью, а в успехе уверенности не было, да и за успех, если только он будет, вполне возможно, накажут в той же полной мере. Это был страх бухгалтера, у которого в любом случае не сойдутся дебет и кредит. Обреченно не сойдутся. Пароксизм совести профессионала. И на другой берег Черного моря от этого не скроешься. Замучишь себя сам.

- Вот что, - сказал Бэзил. - Я так понимаю обстановку. Клео и второй с ним из Индо-Австралийского банка действовали в "Шангри-Ла" как люди подкомандные. За ними следует ждать человечка из второго, так сказать, эшелона значимости. Скорее всего, адвоката-крючкотвора, посредника, который из разговоров с тобой поймет... Ну, в общем, поймет, какая техническую модель сговора с тобой может сработать. После этого и появится сам босс, то есть тебя поднимут на верхний, главный эшелон обработки. Вникаешь?