Алексей Смирнов - Мемуриалки - 1

Не удивительно, что с женщинами у него не ладилось. Мы в нашем общежитии веселились вовсю, а он оставался на обочине жизни.

И вот он заперся в комнате и наотрез отказался выходить. На все обращения сей муж отвечал раздраженной и краткой отповедью. Тогда, не выдержав, мы заглянули в замочную скважину и стали свидетелями ожесточенной мастурбации.

Через десять минут посвежевший доктор выскочил в коридор и объявил, что "только что поимел женщину".

- Ты кулак свой поимел, - сказали мы ему, давясь от хохота.

Но это его нисколько не урезонило.

Он пошел с нами пить чай, сел за стол, за которым уже сидели недосягаемые для него женщины, и начал рассказывать разные анекдоты, шутить и веселиться.

Анекдоты его были из числа фекально-сортирных, способных вогнать в краску выпускника детского сада. Мы хрюкали; я, помнится, свалился под стол. Но потом нам стало не до смеха: прошел уже час, а он все не умолкал, и продолжал рассказывать, вкрапляя в повествование фантастические планы: убить нас, поджарить, предварительно опалив на огне волосистые участки тел.

Всерьез обеспокоившись сохранностью космической гармонии, мы, после недолгого совещания, влили ему в чай ампулу дроперидола, и он проспал 24 часа.

Через два года он получил диплом, поклялся Гиппократом и сейчас, насколько я знаю, кого-то лечит.

Наркотический Мемуар

Было и такое, чего скрывать, но было очень давно. Оказалось, что настоящая наркозависимость не вплетается в мою карму, хотя тогда я, разумеется, об этом не знал.

В этом деле мною руководил опытный товарищ, которого донельзя огорчали мои опасные выходки. Он уже знал, что за это бывает, а я не знал. И потому, например, смог позволить себе осведомиться на весь автобус, переполненный и душный: "А не забить ли нам еще косячка? ". Товарищ мой вжался в оледенелые двери, втянул голову в плечи и осторожно осмотрелся по сторонам, а после засвистел по-змеиному, готовый испепелить меня силою духа. Шел 1984 год.

В том же году мы разжились настоящим морфином, наследством чьего-то военного папы-врача. Нас было трое, но третьему мы с моим приятелем решили ничего не давать, а угостить портвейном, потому что и так мало. Мы засели на квартире, употребили захваченное и повели благодушный разговор обо всем на свете, утратив обычную желчность и обретя взамен любвеобильное благодушие. Примерно через час меня тряхнуло.

Не знаю, в чем было дело. Может быть, плохо промыли машину, а я был вторым в очереди. Может быть, возмутился мой юношеский организм, невинный и чистый. Как бы оно ни было, я лег на кушетку и начал дрожать так, что дребезжали весенние стекла. Температура подскочила до сорока, и я никогда не забуду внимательных взглядов друзей, которые склонились надо мной, будто грифы. В их искренне заботливых глазах читалась одна мысль: "Куда зароем мы его? " Наверное, я бредил, потому что не могли же они быть знакомыми с "Каменным гостем".

Зарывать меня не пришлось, и температуру сбили, но поволновались изрядно. Часа через два я сел и тупо уставился перед собой. Со мной можно было делать все, что угодно.

Моему приятелю сделалось угодно отвести меня на концерт, который давали "Мифы" и "Выставка". Я не спорил, послушно отправился во Дворец Молодежи, послушно прослушал все песни, послушно вышел на улицу.

- Отверни рожу, - шипел мой спутник. - Не смотри так! Тебя за один только вид винтить пора!

Подсаживая меня в автобус, он произнес последнее напутствие:

- Не дай тебе Господь хоть что-нибудь сморозить дома!

Он опасался не зря.

Утром, за завтраком, мать спросила:

- Что это с тобой было ночью?

Я честно удивился и сказал, что не знаю, поскольку и вправду ничего не помнил.

Оказалось, что ночью моя матушка встала по какой-то надобности. Привлеченный этим подъемом, я задал вопрос: "Что ты стоишь, как камень? "

Матушка смешалась и захотела узнать, при чем тут камень.

На что ей было сказано: "Мы, каменщики, всех, кто рано встает, называем камнями".

Охотничья история

Когда я в сотый раз перевел фразу про "тренинг общения с людьми", мне вспомнился вот какой случай. Это было в середине 90-х, когда я, ошалевший от безденежья и общей бесперспективности, принял участие в постыдном, многократно заклейменном предприятии. Я пристроился в контору, которая занималась печально известным многоуровневым маркетингом - то есть самочинным распространением товаров по пирамидальной системе. Я из принципа не буду называть эту компанию, чтобы ненароком не сделать ей рекламу. Но я, гад ужасный, оказался не самым последним учеником. Язык у меня был подвешен что надо, и дела кое-как шли, хотя и плохо, и в итоге все закончилось крахом, но это другая история. В общем, я набрал команду таких же придурков, каким был сам, и начал передавать им эстафету, натаскивать, науськивать и всячески дрессировать. Главной проблемой был, естественно, поиск клиентов, и мы здорово насобачились в отлове людей прямо на улице. У нас была разработана методика под невинным названием "соцопрос". Мы подходили с папочкой, беседовали с минуту о том о сем, нимало не интересуясь мнениями бедняги респондента. Все, что нам было нужно - это номер его телефона. Через пару дней в квартире жертвы раздавался звонок, назначалась встреча, и так далее, по накатанной.

И вот я повел свою группу в ближайший парк, чтобы показать, как это делается. Заметив чистенького, бедно одетого старичка, я сказал им: "Это, разумеется, не клиент и не работник, у него ни гроша за душой. Но в качестве упражнения давайте мы с ним побеседуем. Беседовать буду я, а вы внимательно слушайте".

Я остановил старичка, который смерил меня добрым взглядом поверх очков. Он охотно и вежливо согласился ответить на мои вопросы. Я раскрыл папочку, отбарабанил список, взял у дедушки телефон и собрался откланяться.

"Вы закончили?" - серьезно осведомился старичок.

"Да, это все, " - и я улыбнулся своей самой ослепительной улыбкой, раздумывая, в какую помойку мне бросить его анкету.

"Тогда у меня к вам есть вопросы", - сказал старичок, завел руку за спину и вынул из-за брючного ремня замусоленную Библию в мягком переплете, с какими ходят Свидетели Иеговы. Когда он раскрыл ее, она оказалась испещренной подчеркиваниями и пометками.

"Какое, по-вашему, тайное имя Бога? " - спросил старичок. Или еще что-то, в том же духе.

И я отвечал.

Часовой механизм

Человек напоминает часы: в детстве - солнечные; в отрочестве механические, с медленным ходом стрелок; в зрелости - электронные, где смена цифр, по-нашему впечатлению, происходит нагляднее и быстрее; в старости - на песочные, по причине метафорического высыпания песка.

Всякий раз, как я выбираюсь на окраину, мне начинают вспоминаться бесчисленные часы и сутки, потраченные впустую, пропавшие ни за грош. Если сложить их вместе, наберется на несколько лет.