Василий Брусянин - За покойником

Когда потом факельщики, швейцар и Капустин сгруппировались под навесом подъезда, между ними завязалась довольно оживлённая беседа. Больше других любопытствовал швейцар, который до сего дня не предполагал, что в N 37 по задней лестнице жил такой важный прежде барин. Он знал этого жильца, высокого, стройного господина, всегда прилично одетого, но не особенно заметного среди других жильцов дома. Помнил он и его длинные седоватые усы, тёмные глаза, густые брови и большой нос, помнил и постоянную привычку его держать во рту длинный янтарный мундштук со вставленной в него толстой папиросой. Знал он также, что жилец этот живёт со своей квартирной хозяйкой, портнихой Надеждой Ивановной Суховой как муж с женою. Факт этот, впрочем, не был тайной почти ни от кого из жильцов большого дома.

— Так вот оно что! — прервал молчание швейцар. — У господина-то этого ты раньше в лакеях был? Холост он был тогда, или как?

— Жена-то у него умерла… давно, от чахотки скончалась.

— У Надежды Ивановны он лет пять живёт. Служил он где-то. Ну, да только и выпить не дурак был. Бывало, получит жалованье, и Надежде Ивановне за комнату заплатит, а дальше-то… так… она и кормила… В трезвом-то виде хороший был барин, а вот как загуляет — то и беда: ту же Надежду Ивановну тиранит. Она всячески за ним ухаживает, а он её же терзает. Полюбился, верно, ей очень!

Швейцар с сарказмом закончил свой обличительный монолог и закурил потухший окурок папиросы.

Из этого рассказа швейцара Капустин узнал, какова была жизнь его бывшего барина незадолго до смерти. Жил он с портнихой Надеждой Ивановной, иногда помогал ей деньгами, чаще же жил на её счёт и её же тиранил. Но за всё это старик не осуждал покойника.

Полчаса спустя на погребальных дрогах стоял глазетовый гроб с останками покойного Истомина. Факельщики засветили свои фонари и приготовились к процессии. Из двора за гробом вышли полковник, кавалер в цилиндре и с приподнятым воротником пальто и дама под траурной вуалью. Впереди всех, у самого гроба, шла низенькая, полная женщина, вся в чёрном. Капустин посмотрел на неё и подумал, что, верно, это и есть та самая портниха, о которой рассказывал швейцар.

Процессия двинулась медленно и торжественно, ничем, впрочем, не нарушая обычного уличного движения и не особенно останавливая внимание прохожих. По улицам сновали экипажи, громыхали и звонили конки, шли пешеходы, прибавляя шагу. Холодный, пронизывающий осенний дождь словно застыл в воздухе и падал теперь с тёмного неба белыми мокрыми снежинками. Когда Капустин вновь оглянулся, за гробом тащилась только одна извозчичья пролётка с приподнятым верхом; из-за спины извозчика виднелась тёмная, одинокая фигура Надежды Ивановны. Карета полковника и коляска с дамой и кавалером в цилиндре перегнали процессию и затерялись среди экипажей, сновавших по улице…

Медленно шагая за гробом, Капустин думал о покойнике. Лет двадцать назад впервые узнал он Сергея Николаевича Истомина. Служил Капустин тогда в ресторане Палкина официантом. Как-то раз, вечером, пришли в общий зал два офицера: один низенький и толстенький, с хорошо выбритым подбородком, выхоленными усиками и в пенсне на носу, другой — высокий и стройный брюнет, с большим лбом, курчавыми волосами и красиво завитыми тоненькими усиками.

За ужином господа пили хорошие вина и всё время о чём-то разговаривали. Высокий брюнет говорил горячо и жестикулировал, глаза его горели, лицо то бледнело, то краснело; товарищ его был покоен, сдержан и, отвечая тихим голосом, как будто не старался скрыть на лице своём какой-то особенной, неприятной усмешки. При расчёте высокий офицер дал Капустину рублёвую бумажку на чай и, заглянув в его лицо, заметил:

— Вот это тебе, старина!.. Что-то, брат, у тебя печально в глазах? — неожиданно спросил офицер, щёлкнул шпорами и пошёл вслед за товарищем.

С этих пор Капустин стал замечать высокого офицера в разнохарактерной толпе посетителей ресторана и нередко услуживал ему, и скоро узнал имя, отчество и фамилию «хорошего барина».

Истомин нередко заходил в компании статских и военных или сопровождал расфранчённых дам, — и редко бывал один. Когда же заходил он одиноко, на лице барина слуга читал какое-то грустное выражение. Садился он, обыкновенно, за столом в углу, у колонны, заказывал себе ужин или завтрак, просил подать вина и газету. Газеты он, впрочем, часто не читал и, приняв наблюдательную позу, курил дорогую сигару и вдумчивыми глазами рассматривал происходившее вокруг. Движением тонкой выхоленной руки подзовёт он, бывало, Капустина, прикажет подать что-нибудь, а когда старик исполнит приказание — вежливо поблагодарит его; при расчёте Истомин никогда не проверит поданного счёта и всегда щедро даст на чай. Всё это нравилось Капустину, и Истомин был для него любимым посетителем ресторана.

Как-то раз, поздно ночью, за час до закрытия ресторана, Истомин, расплатившись по счёту, поданному Капустиным, и вынув трёхрублёвую бумажку, обратился к старику со следующими словами:

— Вот что, Капустин, как только завтра утром встанешь, — возьми это письмо и снеси по адресу… на Сергиевскую.

Офицер передал Капустину небольшой конверт с надписанным адресом и добавил:

— С посыльным не посылаю… Надеюсь, Капустин, ты доставишь вовремя?

— Слушаю-с! — отвечал слуга.

На другой день, часов в десять утра, Капустин пошёл на Сергиевскую. Здесь, на парадной лестнице красивого дома, отыскал он квартиру, которая значилась на конверте, и вручил письмо седому лакею, отворившему перед ним дверь. Через несколько дней Капустин услышал, что офицер Истомин стрелялся, тяжело ранил себя в грудь, и только через месяц после этого выздоровел, уехал в Крым и скоро вышел в отставку.

Прошло года два. Как-то раз Капустин узнал в одном из посетителей ресторана Истомина. Бывший гвардеец был теперь в штатском; на нём был длинный, красиво сшитый сюртук, белоснежные воротнички, и большая булавка переливалась разноцветными огнями на тёмном галстуке. Лицо Истомина также изменилось, чему способствовали длинные волосы с косым пробором и курчавая бородка. Штатский барин скоро узнал своего прежнего любимца-официанта, а Капустин рад был и тому, что снова служит «хорошему барину», радовался и тому, что шальная пуля не погубила его. Как-то раз Истомин даже разговорился с Капустиным.

— Постарел ты, Капустин, за эти годы. Да вот и я тоже — в отставке, бороду отпустил… Ну, и прочее…

Старик слушал барина и вспоминал случай, когда носил на Сергиевскую письмо, содержание которого оказалось таким роковым…

Лошади дотащили гроб с прахом Истомина до Невского. Капустин поднял голову, посмотрел на подъезд знакомого ресторана и подумал: