Алексей Смирнов - Сонное царство

Через полчаса лес кончился, потянулись необъятные поля. Они снова вышли на одноколейку. С обоих боков железной дороги пышно росли не знавшие удержу дебри кустарника.

Группа ступила на шпалы. Окаянное солнце равнодушно палило все, до чего могло достать. Длинноногий Бориков сетовал на то, что шпалы уложены слишком близко друг к другу и ему из-за этого приходится семенить. Ржавая пыль, взлетая, пачкала его некогда светлые брюки. Потом ему страшно захотелось пить, но воду экономили и не давали. Бориков принялся ругаться:

- Парвус! - орал он. - Гад ты, Парвус! Тоже затею придумал! Я... поверил, как родному... поперся, как козел... Другой бы позвал - в жизни бы не пошел! А теперь тебе глотка воды для друга жалко. Да дайте же пить, уроды!

Конечный, шедший впереди всех, оглянулся, хмыкнул и продолжал идти.

Неудобная, выжженная солнцем одноколейка могла бы все же сократить их путь, но с нее пришлось сойти. За поворотом неожиданно обнаружилось убогое подобие станционной будки. Возле будки отрешенно стояла лошадь, впряженная в телегу-развалюху. Кучером сидел цыган средних лет. Он флегматично пускал дым сквозь редкие желтые зубы и щурился из-под картуза на солнце. За спиной его, в телеге, копошилось что-то живое, скрытое мешковиной.

Никто и не заметил, как Конечный взял на себя роль поводыря. Едва завидя цыгана, он резко свернул со шпал в гущу кустарника. Ни один не возразил, хотя и пришлось продираться сквозь хитросплетения ветвей, какие-то колючки и крапиву. Не радовала даже желанная тень. Яшин часто оглядывался, ища оставшегося позади цыгана, а Парвуса под левый глаз ужалил слепень, и рябая рожа после этого вконец обезобразилась.

Но вот кончился кустарник, а Бориков все не замечал в Конечном намерения остановиться. Бориков сел на тропу и заявил, что если ему не будет дан глоток воды, он умывает руки.

- Чем это? - ехидно осведомился Рюгин.

- Хоть ссаньем. Надоело. Совсем вы, мужики, охренели, - сообщил Бориков, усаживаясь поудобнее. - Так не договаривались.

- На, жри! - Конечный швырнул ему бутылку минеральной, но Бориков, не ожидавший этого, зазевался, и бутылка глухо ахнула о землю. Благодарная почва немедленно впитала все, что вылилось, и быть бы тут драке, не укажи Яшин на далекие постройки, дрожавшие на жаре вместе с воздухом.

- Дом! - сказал Яшин. - Еще чуть-чуть. Во-он там, видите? Напиться-то уж дадут.

Посмотрев на лицо Борикова, Конечный, уже готовый было вскинуться, передумал и лишь покачал головой с досадой.

- Давай, Витек, пошли! - Парвус поставил Борикова на ноги. - Тут недалеко.

Пришлось немного отклониться от курса, и путь их теперь лежал через луг, поросший сухой высокой травой. До построек оказалось дальше, чем они думали поначалу. Наконец они приблизились; дом выглядел жилым, но смотрелся страшно одиноким на своем пригорке. Хозяева, кто бы они ни были, наверняка не относились к числу любителей покалякать с соседушками.

Конечный настоял на своем, и все легли на животы. Прячась в неприветливой траве, они по-пластунски подползли к изгороди. Она имела жалкий вид и отгораживала неизвестно что неизвестно от кого.

Борикова вдруг затрясло.

- Ты чего? - удивленно взглянул на него Парвус.

- Н-не знаю, - пробормотал Бориков, вжимаясь в землю. - Ребята, пошли отсюда... Черт с ним, мне уже не хочется пить...

- Ну уж ладушки, - возразил Конечный. Он приподнялся на руках и внимательно осмотрел двор. Ни кура, ни поросята - никто не нарушал общего спокойствия. Конечный высвободился из лямок рюкзака, порылся в нем, извлек несколько пустых бутылок и флягу. - Иди! - он протянул посуду Борикову. Сам напейся и нам принеси. Только, смотри, тихо!

- Мужики, я серьезно, - жалобно сказал Бориков, с которым творилось что-то странное.

- Иди, тебе говорят! - прошипел Конечный.

Бориков оглянулся и не нашел в глазах спутников сочувствия. В их взглядах читалось прохладное непонимание. Он попытался сплюнуть, но во рту пересохло, и удался один только звук. Бориков выпрямился и обреченно двинулся к калитке, прижимая тару к груди. Он толкнул калитку ногой и замер, обернувшись. Из травы высовывался и делал отчаянные жесты Конечный. Он тыкал пальцем в сторону дома, желая, чтобы Бориков потихоньку заглянул внутрь и проверил, есть ли там кто живой.

Бориков крадучись приблизился к темному окошку и заглянул. Быстро отпрянув, он ровным шагом дошел до колодца, нагнул журавль. Расплескивая ледяную воду, он наполнил бутылки; потом, помедлив, он крепко обхватил ведро и поднес его ко рту. Лежавшие в траве увидели, как после первого глотка руки дрогнули, лицо изуродовала гримаса отвращения. Бориков выпустил ведро, и оно с победным грохотом устремилось в колодец. Борикова начало рвать - скудно и остервенело. Конечный, наблюдая за ним, стиснул кулаки, зажмурился и так лежал до тех пор, пока не расслышал шаги близ себя и не узрел поставленную перед носом бутыль с колодезной водой.

- Что? - недоверчиво спросил он, косясь на воду.

- Пейте, вода хорошая, - пригласил Бориков бесцветным голосом. Он вытер губы и уселся рядом.

- Что с тобой было? - спросил Яшин, пожирая воду глазами.

- Так, ерунда, - отозвался Бориков. - Там грязь страшенная, и мух полно. Стало противно, ну и... Да еще эта жара.

Он заставил себя еще раз взглянуть в сторону дома. Никаких сомнений не оставалось в том, что это именно та самая изба. Но откуда ей взяться здесь, среди этих жарких полей? Бориков не мог этого понять. А дом был ему знаком хорошо.

Г л а в а 6. СТАРУХА

Виктор Бориков шагнул в тамбур. "Писаный красавец!" - вздохнули пассажиры, когда он сделал следующий шаг - из тамбура в вагон.

Неловко улыбаясь, Виктор Бориков прошел к свободному месту у окна справа по ходу поезда и уселся, поддернув брюки, на полированную скамью. Правую руку он положил на узкий и грязный, с позволения, подоконник. Рукав пиджака немного задрался; белоснежный манжет, подмигнув запонкой, окунулся в пыль. Виктор с неодобрением убрал руку и привалился к стене, проверив сначала, нет ли и там какого подвоха.

Вагон заполнялся. Кто больше, кто меньше, но хоть чуть-чуть - каждый обращал внимание на твердую сорочку и узкий, кровавого цвета галстук. Под оценивающими взглядами Виктор чувствовал себя не совсем уютно, но он уже начал избавляться от этого чувства - не то что поначалу. Все, слава Богу, обошлось; таким он был раньше, будет и в дальнейшем. Канули в небытие дни, когда он околачивался в мерзких притонах, горя лицом и дыша застойным перегаром. Он тогда порядком сдал. Вспоминать об этом было неприятно. Не столько даже об этом - как раз денечки те неплохо было нет-нет, да и вспомнить, прочувствовать - для контраста, для облегченного вздоха: все позади! это не ты, это кто-то другой в иной жизни. Нет, неприятным оставалось то, что он не сумел совладать с бедой в одиночку. Что пришлось обратиться за помощью черт-те к кому, как бы ни был приветлив и мил тот пухленький профессор-гипнотизер со сцепленными на животе ручками.