Юлий Крелин - Уход

– Да уже с полгода торчу здесь.

– «Торчу» как понимать? По-современному – в смысле радуетесь чему-то в этой приемной? – Олег весь заискрился улыбчивым, все понимающим лукавством.

Девочка восхищенно засмеялась:

– Да нет. Сижу в этом кресле. – Шурочка рассмеялась еще сильнее и, подумав, продолжала: – Полгода каждый день тащусь сюда к девяти часам.

В ожидании ответной реплики, она игриво взглянула на сравнительно молодого профессора.

Олег принял подачу:

– Как же не тащиться от такого количества молодых хирургов-суперменов вокруг.

Теперь они уже рассмеялись вдвоем. Справочник с телефоном Шурочка небрежно листала, но в страницы пока не заглядывала.

– И что, вы действительно все свое живое время торчите – в истинном смысле «торчите» – в этой комнатке и всё?

– Почему же? Я учусь в заочном юридическом.

– Господи! Как интересно. И готовитесь стать следователем, сыщиком, детективом?

– Нетушки. Я хочу быть нотариусом – они теперь хорошо зарабатывают.

– Как мистер Сомс?

– Кто?

– Не обращайте внимания. Это издержки излишней эрудиции. Так вы, стало быть, каждый раз после того, как проторчите здесь, тащитесь в свое заочное дело? – Олег нещадно эксплуатировал свои весьма умеренные знания молодежного языка. Пожалуй, повторы уже были с перебором, но собеседница великодушно не замечала этого. Она была вполне удовлетворена ходом разговора.

– Нет, только три раза в неделю. Сегодня, например, мне туда не надо.

– Так сегодня нет заочного дела? А что же есть?

– Домой пойду. – И Шурочка опять рассмеялась. Ведь смех так удобен в поисковых, ищущих разговорах.

Ну, а дальше дело наработанной техники.

– Владимир Савельевич, у папы рак головки, желтуха…

– Плохо, дружок, плохо. Хочешь, чтоб я оперировал? Знаешь, не стоит. Мне надо переждать. Я вот оперировал за этот год отцов двух наших корифеев… Ты ведь помнишь. Хоть моей вины, думаю, нет… Но камень повесили. Сам повесил. Да и люди, небось, говорят. Повременю. Да и Шувалов таких операций больше сделал. И оснащение у него… А уж меня уволь, дружок. Не обижайся.

На том разговор и кончился. Саша не обиделся. Он боялся обидеть шефа. Ведь, не приведи Господь, вспомнит и как-нибудь и скажет: «А вот ученики мои мне не доверяют». И обломится Саше что-нибудь впоследствии. Каких только дуростей не приходится учитывать в нашей нелепой жизни! Дипломатия во всем. Даже в вопросе жизни и смерти.

И вот домашний консилиум: Галя, Саша, а также Илья, Олег и Леша. Принятие окончательного решения. Они-то впятером все давно решили. Но что скажет Сам? До болезни не тот был Мишкин человек, чтоб в вопросах медицины кто-то за него мог решить хоть что-нибудь. Но тогда речь шла о других. Каково-то будет сейчас? Ведь он непредсказуем и может и вообще отказаться от операции.

– Жень, надо ехать.

– Всё сами решили? Я уже не в счет? Похоронили.

– Пап, кончай. Мы же серьезно говорим.

– Ну конечно. А вот я как раз собрался шутить. Кто из нас умирает – я или вы?

– Жень, перестань фанфаронить. Рак Фатерова соска – еще не смерть. Сам знаешь.

– Вы все еще слишком молоды, Галина Степановна, чтоб рассуждать о перспективах ракового больного.

– Женька!..

– Евгений Львович, мы же не решили, мы с вами советуемся.

– Вот! Берите пример с Ильи! Подчиненные лучше понимают, как надо со мной разговаривать.

– Женя, кончай дурить. И я, и Олег, и Сашка – все поговорили с людьми. И все дружно говорят о Шувалове.

– А не надо было, Леша, ни с кем говорить. Со мной надо. А то я не знаю, что Шувалов! Развели канитель по всем весям. Ну повезете. А оттуда – в табакерке…

– Жень, меня-то зачем мучаешь?! Сашку…

– Что – Сашка! Сашка вежливый мальчик, хорошо воспитанный. Тобой, кстати. Дети, дорогая, родителей не любят. Воспитанные, порядочные дети делают все, что положено. Платят по векселям за детство.

– Пап!

– Что – «пап»?! Родителей не выбирают. Но Саша у нас воспитанный и порядочный… Надеюсь. К тому же он скоро защищается, а папа для него неудачник. Даже не кандидат. Для него отцовское дело – так, ножами махать… Так ведь, а, Сашк?..

Саша пожал плечами, что-то буркнул и отвернулся, якобы закуривая.

– Жень, перестань! Нашел тоже время. Прямо как Рашид наш. Ему об одном, а он…

– Так ты, Олежка, и у Рашида побывал? Заговорщики, тоже мне… – Мишкин невесело усмехнулся. – Легко вон Галке говорить: «фанфаронишь»! Да у меня, может, больше не будет случая высказаться перед сыном. Ну допустим, поедем к Шувалову. А кто всем займется? Я звонить не буду. Хотя Шувалов-то меня знает. Мы как-то на конгрессе с ним познакомились. Рядом сидели.

– С Шуваловым я уже говорил, сразу же после Рашида. Он знает тебя и согласен. Только направление из министерства просит.

– А я с министерством договорился, – вмешался Леша, – я же узнавал у них, где хорошая аппаратура.

– Смотрю, шустрые вы, профессора. Без меня все решили. Уверены, что не откажусь? Ну Олег-то ладно! Он матерый бабник и уверен, что отказывать неудобно…

– Н-не понял?

– Чего не понял? Что ты бабник, известно со студенческих лет. А бабник всегда считает, что неудобно отказать, когда тебя… ну скажем, хотят.

– Да ведь, Жень, ты-то не бабник…

Разговор тянулся бесконечно. Евгений Львович много говорил, ерничал, язвил, норовил уколоть побольнее. Но все здесь знали его не первый год, и всем было ясно: Мишкин не в своей тарелке – нервничает, задуривает башку себе и другим. И все терпеливо сносили его раздражение, болтовню и несправедливые выпады: лидер, герой, супермен, всегда самый сильный и спокойный среди них, он впервые в жизни был так растерян, раздавлен. Впервые в жизни чувствовал себя таким слабым. Наконец Мишкин выдохся и устало махнул рукой:

– Ну, в общем, как знаете.

Тяжелая беседа была завершена. И все с лицемерным оживлением предались чаю с пирогом, который, несмотря ни на что, сотворила сегодня Галя. Мол, ничего не произошло. Жизнь продолжается.

Снимая на ходу медицинский колпак и маску, Шувалов отворил дверь кабинета и пригласил пройти Галю и Сашу. Увидел ожидающих в коридоре коллег-профессоров, кивнул на них:

– Позвать? Секретов нет у вас?

– От них нет.

– Заходите, коллеги. Чтобы не было испорченного телефона. Хорошего-то мало.

Кабинет у Шувалова большой. На стенах фотографии, где Павел Маратович запечатлен в компании с виднейшими хирургическими звездами и России, и мира. Нет фотографий с общественными или государственными деятелями страны – и то слава Богу. Семейная фотография, какие-то дипломы на инодержавных языках. На двери – плакат-афиша корриды, где тореадором обозначен хозяин кабинета. Такую модную игрушку те, кому разрешен выезд, с недавних пор стали привозить из Испании. Привозили в подарок друзьям или начальникам, протежировавшим поездку в капстрану.