Юлий Крелин - Хирург

Филипп. Женя, Женя, погоди…

Володя. Подожди. Помолчи.

Женя. Нет. Не могу молчать. Я их обижал. Обижал в том разговоре. Обижал их личности. Я для них уникум, а я их обижал. Не они не думают о людях – я не думаю о людях. Это я, я, я не думаю о людях.

Галя подошла к Жене, положила руку на голову и стала тихонько гладить.

– Женя, Женечка, перестань, пожалуйста, потом доскажешь. Филипп. Брось ты городить. Хорошо они к тебе относятся.

Ждут, когда выйдешь на работу. Ты же никогда не делал им пакостей.

– Я их оскорблял. Оскорблял как личности. Показывал, что они не знают, а я знаю.

Володя. Бог с тобой. Ты говорил о Пирогове, Добролюбове, Обломове, при чем тут…

Женя. Плохо говорил. И оперировал с сознанием, что они так не могут еще. А еще Люда.

Володя. Ну так считай, что тебя настигло возмездие. Тебе же Филл как раз об этом и говорил. Возмездие – удел совестливых…

Женя еще активнее, еще быстрее, еще отрывистее стал говорить о своей глобальной вине, потом стал кричать на ребят, а потом сказал: «А ты молчи, а ты молчи» – и наконец замолчал, откинулся в кресле.

Было непонятно, спит ли он, просто так, может быть, откинулся или потерял сознание.

Галя прижимала его голову к спинке кресла.

Ребята растерянно смотрели на него, не понимая, что происходит.

Галя. Травматическая эпилепсия, по-видимому. Но хоть без судорожных припадков. – Она отвернулась от них. – Не трогайте его сейчас. Он быстро придет в себя. А может, и не эпилепсия.

Минуты через полторы Женя открыл глаза.

– Голова болит. Страшно болит голова. Такие частые приступы, ребята, просто ужас. Галя, дай горячее полотенце.

Женя прижал ладони к щекам и к вискам, как бы поддерживая грозящую упасть голову.

Галя положила мокрое полотенце на лоб.

– Ой, горячо, горячо, держи, держи. Не могу.

Лег на диван плашмя. Лежал не долго, поднялся – будто уложили затылок на шляпки вбитых гвоздей.

Поднялся, подошел к замерзшему окну и уткнулся лбом в стекло.

– Ох, кажется, легче. Нет. Опять. – Он оторвался от стекла и побежал в уборную.

Галя взяла стакан с водой и пошла следом.

– Сейчас рвота будет.

Филипп. Мне всегда после рвоты легче, когда мигрень бывает.

Володя. Может, правда легче станет.

Галя. Не та головная боль. – По краю нижнего века у нее была небольшая насыпь, вернее, налив прозрачной жидкости.

Вернулся Женя бледно-зеленоватого цвета.

– Сделай укол, Галя. Володя. Какой укол?

Женя. Не нервничай. Не наркотик. Анальгин. Все управлять норовите.

Галя вытащила из шкафчика металлический футлярчик со шприцем и иголками.

– У нас всегда стерильный шприц есть. В спирте лежит.

– Я, ребята, полежу немного. Минут через пятнадцать легче станет.

Филипп. А почему укол, а не таблетка, если тот же анальгин?

Галя. Рвота же будет. Какая ж таблетка.

Оба замолчали. Один стал смотреть в газету, другой в окно.

Что он там увидит, кроме хитросплетений морозных узоров на стекле, разве только в просвете узорном разглядит снежную решетку, закрывающую от них остальной мир.

Молчали.

Ждали.

Они увидели это в первый раз. А сейчас все увидели, все молчат, ждут, а я вспоминаю, что увидел во время приступа.

– Женя, привет, как ты себя чувствуешь? Мы ждем тебя. Временно твои обязанности исполняет Наталья Максимовна.

Это Марина Васильевна пришла. Это ее бодряческие интонации. Да кто ж меня там ждет. Вздор какой. Сейчас начнет рассказывать про что угодно, лишь бы обойти хирургические дела.

– У нас сейчас опять КРУ работает. Опять поднимают все ведомости. Да, Галочка. С удовольствием выпью чайку. Спасибо. Подняли все ведомости и сравнивают, не наслаиваются ли где дежурства у совместителей. Подняли ведомости и в других районах. Не дай Бог, где-то совпадут часы. Высчитывают – и начет или на врача, или на администратора. Вычли из дежурства полчаса на обед и полчаса в конце дежурства перед началом рабочего дня – говорят, отдыхать должны врачи перед работой. А еще пришел приказ…

Никто не заметил. Марина Васильевна продолжает рассказывать. Галя ее слушает и смотрит на меня. Она заметила. Наверное, ничего не было. Ведь не было перед глазами этого пятна. Я просто отключился на минутку. Было. Выло пятно опять.

Пошел, пошел опять теплый воздух. Сейчас, сейчас начнется.

– Женечка, чаю будешь?

Да. Я хотел чаю.

– Здравствуйте, Евгений Львович.

– О о! Здравствуй, Людочка. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, Евгений Львович, скоро экзамены на аттестат. Уже готовлюсь.

– А в какой институт?

– Только в медицинский.

– Ничего у тебя не болит, Людочка?

– Что вы, Евгений Львович, у меня все, все в порядке. Даже отметки. Я вам так благодарна, Евгений Львович, вы мне ближе сейчас, чем отец. Ему-то я не могу открыться. Как же вас угораздило так? Вы же должны быть вечно здоровы, до самой смерти.

– Женечка! Я тебя сто лет не видала.

– Да, не было у нас основы для общения. А я тебя, Нина, вечность не видал. А что такое вечность?

– Ты какой мрачный, милый доктор. Неужели из за болезни? Это же все преходяще.

– Сейчас я уже совсем развеселился. Все преходяще. А что у тебя за книга, Нина? Это я по привычке спрашиваю. Читаю мало.

– Только что купила…

– Про любовь или про войну?

– Про зверей.

– А охотники там есть?

– Нет.

– Значит, про любовь. Я все, Нина, делю на «про любовь» и «про войну». Ведь если подумать – все делится только так. «Гамлет» – про войну, «Война и мир» – про любовь, «Отелло» – про войну, «Король Лир» – про любовь…

– Хватит, хватит, Женечка, перечислять.

– Книга про…

– Да, Женя, чуть не забыла.

– О чем?

– Тебе от Люды большой привет, у нее все…

– Она у меня была. Как ты считаешь, Нина, разве есть проблема «быть или не быть»? Конечно же всегда «быть». А если вдруг проблема возникает – опять же, значит, «быть». А кому «не быть», так у того ничего не возникает. «Быть или не быть» – вот в чем не вижу вопроса.

– А ты знаешь, Женя, я окончательно решила уходить на другую работу.

– Уходить или не уходить – куда? «Вот в чем вопрос». Куда?

– В нейрохирургическое отделение.

– Вот будешь мне наркоз давать. Оперироваться или не оперироваться – вот в чем вопрос.

– А зачем тебе оперироваться?

– Вот и я говорю – зачем. Не для меня. Не людское это дело, чтобы в мозги лазить. Но с другой стороны, гематома там, наверно, – приступы частые. Рубцы убирать надо, спайки. Не знаю, что-то надо, но ведь эти операции одни из самых негарантированных. Не хочу оперироваться. Не хочу. Это война в мозгах. Это не место для войны. Мне кажется, в мозгах все, Нина!

– Какая там операция, успокойся, Женя, подожди, все пройдет!..

Вот опять, опять. Пошло пятно в глазах, начинается. Опять вселенная поползла в глаза. И опять прошло. Вспоминаю.