Владимир Лидин - Друзья мои - книги (Заметки книголюба)

"Мальвиде Мейзенбуг для изучения Русского языка. 24. Лондон".

В книжку вплетен и словарик русских слов, написанный рукой Мейзенбуг. Стоит привести список слов, присущих стилю Герцена, особенности языка которого Мейзенбуг, видимо, стремилась изучить: "хлаповень", "булыжник", "посудинки", "востро", "пойду-ка и я тяпну чарочку: вернее будет - скорей согреешься", "шмыгнуть", "обглодок", "шкальчик", "становой", "серчать"...

На другой книжке "Полярной звезды" за 1862 год есть сделанная детской рукой надпись ее владельца:

Lise Herzen.

Как известно, судьба дочери Герцена и Тучковой - Лизы была трагическая: семнадцати лет от роду Лиза покончила самоубийством. Но то, что одна из книг "Полярной звезды" принадлежала лично ей, и Лиза, судя по надписи, дорожила ею, напоминает об этой одаренной, не по годам созревшей, со своим сложным внутренним миром девочке.

Авторские надписи зачастую ничего не содержат, кроме вежливого внимания; иногда, однако, они хранят и глубокие приметы отношений. Егор Иванович был старшим братом Герцена. Об отношениях между братьями подробно рассказано в "Былом и думах". Но, может быть, точнее всего отражает эти отношения надпись, сделанная Герценом на оттиске "Кто виноват?" из № 12 "Отечественных записок" за 1845 год: "Егору Ивановичу - Герцен", вот и вся надпись - лаконичная, холодноватая, не выражающая истинных душевных чувств автора.

(67) Герцена всегда окружало множество людей. Одни боготворили его, другие ненавидели, возводили на него поклепы, лгали и клеветали на него по тем или иным причинам, главным образом из-за уязвленного самолюбия. Такова, например, книга В. Кельсиева "Пережитое и передуманное", в которой автор, почти всем обязанный Герцену, не затруднился недобро и уничижительно написать о нем. Эти книжки, связанные с Герценом, я тоже стараюсь подбирать; одна из них, побывавшая у меня в руках, но, к сожалению, не удержанная мной, и до сих пор тревожит меня воспоминанием о ней.

На желтой обложке брошюрки, напечатанной особым высоким шрифтом, значилось ее название: "Плач гения"; под названием изображен был упавший разбившийся колокол. Анонимная эта брошюрка была напечатана в Берлине в 1862 году несомненно при участии 3-го Отделения и содержала мифическую покаянную речь Герцена, обращенную к русскому народу:

"Умираю, добрые соотечественники, достойный народ русский, и к вам с мольбой о прощении обращаю предсмертные слова мои. Простите меня, что перед смертью дерзнул назвать вас соотечественниками - я не достоин именовать себя соотечественником вашим - я беглец с родины, я покинул ее, безумно увлеченный своим самолюбием и тщеславием..."-и так далее в том же гнусном, тупоумном роде.

Не знаю, сколько экземпляров этой редчайшей брошюрки сохранилось, но собиратель книг с удивительным постоянством и неслабеющей памятью хранит в своем сознании все ошибки и промахи, и не по библио- фильской жадности, а потому, что любая ошибка - укор его знаниям и опыту, а собирательство книг своего рода мастерство, и дефекты всегда укор мастеру. Я не преувеличу, сказав, что истинный знаток книги может, не взглянув на титул, только по формату или по корешку книги определить примерное время, когда она была напечатана, и если ошибется, то не больше, чем на одно-два десятилетия. Я часто думаю о том, как хорошо было бы открыть в Москве музей русской свободной печати - памятник немеркнущему слову Герцена, историческую звонницу для его "Колокола", вечное эхо его "Голосов из России".

(68)

В пору моего детства один из студентов-сибиряков, который скрывался у нас на квартире после революции 1905 года, оставил отцу на сохранение большую пачку книг. Отец спрятал эти книги в два нижних ящика большого книжного шкафа с матовыми стеклами и запер ящики на ключ. Я знал, где хранился ключ, и наедине не раз рассматривал эти книги.

Я вижу их перед собой и поныне. Это были тоненькие брошюрки, большинство в глухих обложках из синей плотной бумаги, а некоторые в обложках с напечатанными на них названиями, не имевшими ничего общего с содержанием брошюрок. Я помню мелкий плотный шрифт этих брошюрок, петит или даже нонпарель, чтобы как можно больше втиснуть текста; это были подпольные издания, таинственные, волновавшие мое воображение книжки, из-за которых, может быть, в декабре 1905 года не горело электричество, не ходили конки, не гремели колесами пролетки, и воздух вздрагивал от ударов, называвшихся стрельбой пачками.

Я помню эти книги, я был влюблен в них: несомненно, среди них были и книжечки, автором которых значился В. Ильин или К. Тулин... И, может быть,теперь мне кажется, что я это точно помню - была среди этих брошюрок и тоненькая, отпечатанная на глазурованной бумаге брошюрка "Что такое "друзья народа" и как они воюют против с.-д." - редчайшая книжка В. И. Ленина, которой, кажется, нет ни в одном хранилище.

После смерти отца эта единственная в своем роде коллекция подпольных изданий, включавшая и книжечки, отпечатанные на гектографе, еще долго хранилась в (69) ящиках книжного шкафа, а потом она исчезла то ли при переезде, то ли ее отдали кому-то, то ли из опасения сожгли... Но я помню эти брошюрки в немых синих обложках из плотной бумаги, глухих на вид, внутри же у них было пламя, и подросток, тревожимый воображением, трепетал, листая еще непонятные тогда страницы.

Была ли действительно среди этих брошюрок книжка Ленина "Что такое "друзья народа"? Мне иногда представляется, что я видел ее; впрочем, сделаем поправку на время и на то, что иногда воображаешь желаемое. Но книжка могла быть в этом редчайшем собрании, привезенном из Швейцарии, и первому познанию книг, нередко с легендарной судьбой, я обязан именно этим брошюркам, иногда в маскарадной одежде невинного пособия по столярному или переплетному делу.

Эта коллекция осталась в моей памяти связанной с самыми возвышенными представлениями о книге, которой дана сила взрывать мир, строить баррикады на московских улицах, создавать легендарные имена, вроде Баумана или железнодорожного машиниста Ухтомского, и я всю жизнь сожалею, что коллекция этих книг исчезла, может быть, была даже уничтожена.

В сущности, именно с этой поры и началось мое увлечение книгой, выдержавшее уже не одно десятилетие, менявшееся в своих направлениях, но никогда не проходившее совсем. Много книг побывало у меня и ушло в дальнейший путь; менялись возраст и вкусы собирателя, менялись и книги, которые увлекали его. Многие из них мне жаль, и все же больше всего жаль редчайшую коллекцию заграничных и подпольных изданий, открывших на ранней заре моей жизни новый мир для меня.

Несколько лет назад я получил по почте толстый пакет из Свердловска: сестра покойного писателя А. Н. Тихонова-Сереброва, соратника М. Горького и автора прекрасных воспоминаний "Время и люди", прислала мне ряд бумаг Тихонова и писем к нему, с тем, чтобы я передал это в одно из хранилищ. Я стал просматривать письма, и одно из них словно обожгло меня: подлинник письма В. И. Ленина Л. Б. Красину по поводу непорядков с распределением бумаги для печатания книг. А. Н. Тихонов в свое время заведовал издательством "Всемирная (70) литература" и хранил письмо Ленина, касавшееся дел этого издательства, как дорогую реликвию.