Вячеслав Софронов - Кучум (Книга 1)

-- Надо уходить, хан, быстро,-- шепнул на ухо Едигиру Нур, который продолжал все так же стоять у входа в шатер, и пересказал ему все слышанное.

-- Я так и думал,-- ответил тот. И велел Нуру незаметно оседлать коней, а сам направился к хозяину, хлопотавшему у вьюков, снимаемых на землю.

-- Какая удача мне сегодня,-- радостно осклабился тот, увидев Едигира,-- и высокий гость ко мне и караван пришел...

-- Не встретили ли кого, дорогой,-- перебил его Едигир, обратясь к караван-баши.

-- Много видели, ох, хан, много всего видели. Завтра обо всем расскажу,-- низко согнувшись в поклоне, тот засеменил в сторону, быстро переставляя кривые ноги.

-- Стой, старик.-- Едигир в два прыжка нагнал его и схватил за бороду, приставив к горлу кинжал.-- Скажи по-хорошему, что велели тебе сделать чужеземцы, или лишишься бороды вместе с головой и лживыми устами!

-- Не губи, повелитель,-- завыл тот, не на шутку испугавшись,-- все скажу.

-- Кто в сговоре с пришельцами? -- повторил громче Едигир и слегка нажал кинжалом на горло. Старик вскрикнул и завизжал.

-- То мне неизвестно. Я торговый человек, и меня лишь просили показать путь в Сибирское ханство. Остального не знаю. Клянусь!

-- Откуда тогда этот знает о чужеземцах? -- Едигир махнул рукой в сторону Соуз-хана.-- Откуда, я спрашиваю?

-- Я спросил его...-- заблеял напуганный хозяин и не успел закончить, потому что сзади на него наехал конем Hyp, успевший уже оседлать лошадей и поспешивший к воротам.-- Помогите, спасите! -- завизжал еще громче хан и упал прямо под копыта. Чуткое животное испуганно шарахнулось, и Соуз-хан на четвереньках отполз в темноту. Но уже бежали на помощь ему вооруженные слуги с факелами в руках.

-- Уходим отсюда! -- приказал Едигир, заскакивая на своего коня.-- А с тобой, предатель, я еще посчитаюсь.

Слуги не сразу разобрались, кого надо спасать, и это дало возможность Едигиру со своими людьми выехать за ворота и проехать через мост. Лишь затем свистнуло несколько запоздалых стрел, пущенных наугад.

А конники опять мчались в темноте вдоль берега реки к стольному сибирскому городку Кашлыку, где можно было наконец-то спокойно передохнуть и поспать.

ВРЕМЯ ПУСТЫХ ЖЕЛАНИЙ

В сибирской столице текла тихая и размеренная жизнь. Женщины готовили к зиме жилище, шили теплые одежды, сушили старые, нянчили малышей. Каждое утро небольшими группами отправлялись собирать грибы, обильный урожай которых в этом году обещал составить хорошие запасы на зиму.

-- Коль столько красноголовиков навыскакивало,-- говорила старая Аниба молодкам, сопровождающим ее в дальних походах по урочищам,-- то и зима будет снежная да мягкая. Значит, и сохатый далеко в болота уйдет. Мужикам его там трудно взять будет. Шейте больше рукавиц и теплых кисов для охотников.

Грибы сушили на солнце и у костра, где женщины пели грустные песни тонкими голосами, гадали по уголькам, брошенным в чан с водой.

Выходила к ним и Зайла-Сузге, доставала свой кубыз, сделанный из тростника, и тихая мелодия неслась над иртышскими кручами, заставляя сжиматься девичьи сердца.

Рыбаки, выехавшие на ночную рыбалку, бросали весла, поднимая головы в сторону княжьего холма, и слушали, вытягивая шеи, зовущую к любви и покою мелодию.

Зайла-Сузге, прожив несколько лет в Сибири, приспособилась к местным обычаям, перестала прятать свое лицо от посторонних, научилась шитью бисером и всему другому, что необходимо женщине.

Но больше всего любила она, уложив сына спать, уходить на самый обрыв над бурлящим неспокойным Иртышом и смотреть оттуда в заречные дали, слушать ржание пасущихся на лугах коней. Приходила к себе уже далеко за полночь и, вздыхая, тихо укладывалась на подушки.

Старая Аниба, видя утром круги под глазами у ханской жены, ворчала:

-- Да разве можно так по мужу убиваться? Где это видано? Вот вернется Булат, пожалуюсь ему. Пусть пожурит тебя маленько.

Но приезжал Бек-Булат из вечных своих странствований по городкам и порубежным улусам. Весь в пыли, похудевший и загоревший, он шел, еще больше припадая на больную ногу, к Зайле-Сузге, широко раскинув руки; она спешила к нему, ведя за руку маленького Сейдяка, и все забывалось. Молчала и старая Аниба, и Зайла-Сузге становилась вроде бы веселей. Но Бек-Булат примечал, что с его женой творится что-то неладное...

Детей она больше не рожала, а когда Бек-Булат заикнулся, что надо еще одну жену брать, предложил Зайле проехать по селениям для выбора невесты, то едва не произошло непоправимое. Зайла-Сузге выскочила из шатра и бросилась к обрыву. Едва поймали ее у самого края. Несколько дней лежала молча, не пила, не ела и не отвечала на ласковые слова мужа.

-- Зайлачка, пошутил ведь я,-- гладил ее шелковистые волосы Бек-Булат, щекотал тонким носом ухо, терся щекой,-- прости меня. Никто мне не нужен, Есть сын, и ладно. Другой жены брать не буду, обещаю...

Оправилась Зайла-Сузге, но улыбка совсем исчезла с ее круглого личика. Небывалая бледность отличала ханскую жену от других жизнерадостных и румяных женщин.

Побился Бек-Булат, пытаясь развлечь и развеселить жену, да, ничего не добившись, стал лишь чаще уезжать под любым предлогом из Кашлыка.

В то лето лишь дважды наведался он к семье. Привез сыну разных угощений, купленных у караванщиков, и небольшого ишачка для забавы.

Сейдяк страшно обрадовался собственному "коню" и потребовал быстрее сшить ему седло и сбрую. Теперь, обучившись управлять строптивым животным, он часто ездил с женщинами на сбор грибов и вез обратно, гордый и довольный, полные туеса.

Лишь старой Анибе поведала Зайла-Сузге свою печальную историю о встрече с Едигиром и о жизни на его охотничьей заимке. Рассказала и даже облегчение почувствовала. Вместе поплакали вечерком, посетовали на горькую женскую долю и больше никогда о том не вспоминали.

...В этот вечер Зайла-Сузге опять засиделась на своем обычном месте у обрыва, вслушиваясь в шум реки и теплое дыхание мрачного ельника, шумевшего за стенами городка.

Что-то не давало ей покоя, заставляло вглядываться в противоположный берег и ловить каждый звук, доносившийся оттуда. Еще вчера под вечер больно кольнуло в груди и гулко ударила в виски кровь. Она поняла, что случилось что-то с Едигиром, который почти каждую ночь являлся к ней в снах, чей голос она слышала среди шумно веселящихся воинов, чья фигура угадывалась в изгибах облаков и струйках дыма.

Старая Аниба предлагала Зайле-Сузге сходить к шаману, чтобы тот изгнал из ее дум образ любимого, избавил бы ее от этого мучительного наваждения. Мучительного ли? Скорее, сладостного и желанного. Нет, отказалась Зайла-Сузге от лечения у шамана, пожелав хотя бы в мечтах беседовать и встречаться с любимым.

И сейчас у обрыва она ждала и твердо верила, что должен появиться Едигир, раненый и нуждающийся в уходе.