Вячеслав Софронов - Кучум (Книга 3)

-- Как соберемся... -- Ермак с интересом разглядывал сноровистого батюшку, вглядывался в его живые и умные глаза, думая, скольким казакам придется ему закрыть глаза после боя.

-- Так не годится, -- неожиданно возразил тот, -- надо день наметить приметный, чтоб и воинам веры придал, и покровительство небесных заступников за нами было. -- Он зашелестел тонкими губами, видно, вспоминая что-то. -- К Успению не успеть собраться? Нет, верно, -- тут же ответил сам себе, -- да и негоже в праздник такой работой заниматься. Сретение иконы Владимирской? Тоже не поспеть? Усекновение главы Иоанна Предтечи Крестителя Господнего? Думаю, что не годится. А вот там день будет Семиона Столпника преподобного, что во имя веры множество подвигов совершил...

-- Ратных подвигов? -- поинтересовался Ермак.

-- Нет. То подвиги другого рода были. Плоть он свою истязал. Но думаю, что день благой для начала похода. И вам ведь подвиг во имя веры совершить придется...

-- Хорошо, -- согласился Ермак, -- к этому самому дню будем готовы.

-- Тогда с Богом, -- перекрестил его отец Зосима и скорым шагом отправился заниматься своими делами.

И хоть ко дню Семиона Столпника не все было готово, но Ермак настоял на отплытии в обговоренный с отцом Зосимой срок. И отслужив молебен, холодно простившись со Строгановыми, они оттолкнули струги от каменистого берега Чусовой.

Стояло погожее предосеннее утро, когда мать-земля, отдав все силы живому, исчерпав себя, готовится к длительному зимнему отдыху. Сохнут некогда могучие зеленые травы, обессиленно опадают листья, и деревья, стыдясь неожиданной наготы, вздрагивают от порывов дерзкого ветра, качают ветвями, пытаясь отогнать наглеца, а тот кружит вокруг, норовит повалить на землю и жутко завывает: "Мое-е-е..." А трудяги-паучки, стараясь помочь деревьям, торопливо ткут тонкое кружево, покрывая заголенные стволы, пеленая ветки. И наброшенные на ветки ажурные паутинки так напоминают о непорочном наряде невесты, что даже самый суровый, угрюмый мужик, ткнувшийся в нее лицом, ласково улыбнется, поглядит на причудливые кружева и лишь потом сбросит ее с себя, погладит белую с прожилками кору березки, войдет в прозрачный умолкнувший лес, да и то поспешит выбраться из него, чтоб не тревожить лишний раз засыпающие дерева.

Чем ближе подходили к отрогам гор, тем труднее становилось грести, но хуже всего пришлось, когда посланные вперед разведчики из местных служивых людей сообщили, что дальше хода нет и суда придется перетаскивать на руках. Но казакам то было не впервой, и поплевав на ладони, они дружно взялись за постромки, предварительно разгрузив струги, впрягаясь по два десятка в каждый, и пыхтя тащили их в гору с небольшими остановками, спускались вниз, найдя какой-то малый исток, возвращались обратно. В нескольких местах пришлось валить деревья, чтоб спрямить путь. Больше всего Ермак боялся, что вогульцы или кто-то из нукеров Алея могут оказаться поблизости и застать их врасплох. Потому две сотни попеременно несли охрану, растянувшись цепью. Потом несколько дней плыли, пробираясь через завалы упавших в русло речки деревьев, кое-где подымали воду, запруживая устье парусами. Но все облегченно вздохнули и повеселели, когда открылась широкая водная гладь реки, которая неторопливо несла казачьи струги по течению. И на обветренном лице атамана стала изредка появляться добродушная улыбка, зоркие глаза без устали вглядывались в лесную чащу, плотно обступившую, сжавшую реку. Он с нетерпением и тревогой ждал встречи с обитателями этих мест, желая узнать у них, сколько дней пути осталось до Кашлыка, откуда он много лет назад отправился в столь долгий путь.

Наконец, ранним утром с ертаульного струга подали сигнал. Впереди было селение. От струга к стругу понеслась команда готовить оружие к бою. Казаки с новыми силами налегли на весла, выстраиваясь полукругом, носами к берегу. На небольшой возвышенности увидели стены укрепленного городка, но ни на башнях, ни рядом не заметили людей. Казаки ертаульного струга, которым командовал Черкас Александров, уже карабкались вверх, задирая головы и поглядывая с опаской на стены. Но все было тихо. Вот они уже забрались на холм, идут вдоль стен, держа в руках сабли и пищали, ожидая шальной стрелы или копья, пущенного со стен.

-- Спят они там что ли? -- негромко спросил Яков Михайлов с соседнего струга.

-- Не-е-е... Замыслили чего-то, -- отозвался Гришка Ясырь. -- Слышалось мне ночью, будто кто-то шастал вокруг нашего лагеря.

-- Чего ж смолчал? -- повернулся к нему Ермак.

-- Думал, зверь какой ходит, вот и смолчал. На берег, обойдя крепость вокруг, выбежал Черкас Александров и, разведя руки, крикнул:

-- Никого! Ушли все еще ночью.

-- Видать, разведали, что мы рядом -- и подались в лес, -- сплюнул в воду Михайлов.

-- Чего делать будем, атаман? -- казаки со стругов смотрели на Ермака, ожидая его решения.

-- Пристаем! Оглядеться надо. Может, не все ушли.

На росистой траве, притоптанной многими десятками ног, был виден широкий след, ведущий в сторону леса. Распахнутые ворота жалобно скрипели. Пахло недавним пребыванием человека, оставившего после себя золу кострищ, обглоданные кости, рыбью чешую, клочки шерсти и тот неуловимый дух жилья, рождаемый пребыванием человека в течение долгого срока на одном месте.

Ермак заглянул в несколько пустых полуземлянок из простого любопытства -- и тут же давно загнанные вглубь воспоминания овладели им, вызвав щемящее чувство жалости к народу, среди которого он вырос, чья кровь текла в его жилах, чья речь по-прежнему жила в нем, чьи боги оберегали большую часть жизни. Но с кем теперь этот народ? С ним или с чужаком Кучумом? Признает ли он своего бывшего правителя, пожелает ли вновь видеть его на ханском холме?

-- Нашли! Нашли! -- послышались крики за его спиной.

Ермак повернулся и увидел, как несколько казаков, подталкивая, вели к нему древнего старика. Тот не сопротивлялся и шел, покорно опустив голову.

-- Вот, атаман, -- затараторил шустрый Иван Корчига из сотни Брязги, назначенный недавно подъесаулом-пятидесятником, -- хотел костерок запалить. Верно, знак должен подать своим. Мы его и накрыли...

-- Кто ты? -- спросил Ермак старика, сделав воинам знак, чтоб они отпустили старого человека.

-- Кто я, то всем известно. А вот ты кто такой? -- враждебно заговорил старик, качая седой головой и зло сверкая маленькими глазками из-под набрякших без ресниц век.

-- Люди зовут меня Ермаком, -- спокойно заговорил с ним атаман. -- Где люди из твоего городка? Почему они убежали?

-- То их дело. Ушли и тебя на спросили. Говори, чего тебе надо.

-- Чей это городок?

-- Наш городок. Разве не ясно?

-- Кто ваш князь?

-- Значит, ты даже и этого не знаешь? А я-то тебя сперва принял за своего человека. Имя нашего князя Епанча-бек. Он доблестный воин и еще отомстит тебе за поругание...