Вячеслав Софронов - Кучум (Книга 3)

-- Думаем, сидит наш атаман и не с кем слова доброго сказать, перемолвиться, -- зычно пробасил Гаврила Ильин и махнул в сторону стоявших сзади двух казаков, также едва державшихся на ногах, -- вот, привели с собой Ваньку Кольцо да Микитку Пана. Не знаком?

-- Как не знакомы, виделись. Меня всякая собака и на Дону, и на Волге знает, признает, -- отозвался Иван Кольцо и плюхнулся на лавку.

-- А меня Микитой звать, -- хлопнул Василия по плечу приземистый, слегка округлый казак с выбивающимся из-под шапки чубом-оселедцом. Его мягкий говор выдавал уроженца запорожских или черкасских земель, а небольшие хитрые глазки, пытливо мерцающие из-под кустистых с рыже-медным отливом бровей, говорили о недюжинном уме и смекалке. Сам Никита Пан в движениях был проворен и точен. Достав из походной торбы глиняный кувшин с вином, поискал глазами, куда бы его поставить, сдвинул со стола неубранную посуду и аккуратно пристроил сосуд с драгоценным напитком с краю. -- Говорили мне казаки про тебя, мол, хорошо к ногаям сбегали с тобой...

-- Это точно, -- замотал согласно головой Яков Михайлов, -- знатный косяк угнали у косоглазых и сбыли хорошо.

Василий ждал, что переведет разговор на дележ добычи с Богданом Барбошей, но Яков и не вспомнил об этом.

-- Слышь, чего скажу, -- стукнул он кулаком по столу, -- скачем мы с ним, с Ермаком по степи, табун впереди себя гоним, а у меня одна мысля в башке сидит...

-- Признавайся, какая, -- ехидно подмигнул всем Иван Кольцо, -- поди, думал, как бы вместо кобылиц тех да баб табун гнать. Да? Долго бы ты его гнал, точно... -- все дружно засмеялись, но Яков лишь отмахнулся от них и пьяно глянул на Никиту, сделал знак рукой в сторону глиняных кружек, мол, наливай, чего тянешь, и продолжал. -- Мысля, значит, сидит такая: нагонят нас сейчас ногаи, зачнут сечь... А кругом степь, деваться некуда...

-- Струсил, казачок, струсил, -- ершисто подвел его Кольцо.

-- А ты бы не струсил? -- взъерепенился Яков. -- Храбер тот бобер, что в хате сидит, на нас не глядит. Чего же с нами не пошел, коль удалец такой?! -- закончил с вызовом. -- Только и можете с Барбошей что по Хопру, по Медведице шарить, ждать, когда какой купчишка заплутает, тут вы молодцы против овцы, а супротив молодца и сам овца.

-- Да, мы такие,-- нимало не смущаясь, ответил Кольцо.

-- Зря мы тогда вам половину свою уступили, -- запоздало вздохнул Гаврила Ильин, -- могли бы и не отдать.

-- И не отдавали бы. Я б так нипочем не отдал, -- похоже было, что Ивана Кольцо ничем не прошибить. Он лишь посмеивался и легко отшучивался.

-- Ладно, чего собачиться, -- стал раздавать кружки с вином Никита Пан, -- Мы выпить пришли с хорошим человеком, а вы, словно бабы, лясы точите. Айдате-ка выпьем за волю нашу, за Дон-батюшку, Волгу-матушку, что нас приютили, хлеб-прокорм дают...

-- Не, не стану пить, -- Кольцо поставил свою кружку на стол.

-- Чего так? -- удивился Никита, успевший уже отхлебнуть полкружки.

-- За баб красивых выпью, а за всякие разности пить, что ты тут гуторишь, не стану. Кто желает за баб выпить, чтоб нас любили? -- поднял свою кружку и обвел всех почти трезвым взглядом. И трудно было понять, шутит он или действительно у него на уме лишь бабы... Но все казаки подхватили кружки, дружно гаркнув:

-- Аида за баб! Чтоб любили, тешили! -- и мигом осушили кружки. Никита тем временем вытащил из торбы полкаравая ржаного хлеба, две сушеные желтоватые подсоленные рыбины, плюхнул их рядом с кувшином и первый, отломив изрядный кусок хлебного мякиша, сунул в рот, принялся сосредоточенно чистить одну из рыб, протянув вторую Ермаку.

-- Завсегда только за баб и пью, -- пояснил меж тем Кольцо, отерев длинные, усы двумя пальцами. -- Не за царя же пить.

-- Дурак ты, Ванька, -- погрозил пальцем в его сторону захмелевший Яков Михайлов, -- без царя бы и Руси не было. А не было бы Руси, так и нас, поди, не было бы. Турки, крымцы, ногаи, ляхи нас бы мигом полонили, в свою веру обратили.

-- Вот ты дурак и есть, -- беззлобно отозвался Кольцо, бесцеремонно отламывая рыбье брюшко прямо из рук Никиты Пана, который только проводил его взглядом, но ничего не сказал и лишь чуть подвинулся в сторону, впился острыми зубами в рыбью спину. -- Царь на что дан?

-- Ты и скажи, на что царь дан, -- все более распалялся Яков. Остальные не участвовали в споре, поглядывая на тех, ожидая, чем закончится дело. -Да на то он дан, чтоб нас в страхе держать, волю не давать. Ты вот зачем в казаки подался? Вольной жизни захотелось. Чего ж не жил под царем-батюшкой? Пахал бы себе землицу, сеял хлебушек, детишек растил, жену на печке ублажал каждый день. Чего в степь подался?

-- Э-э-э, не хитри, не крутись, братец, словно вошь на гребне. Тут все подобрались такие, кто работать не желает, а прокорм себе через саблю добывает. Или пан, или пропал. Так говорю? -- повернулся к Никите, который уже умял рыбешку и разливал остатки вина по кружкам.

-- Правду глаголешь, сын мой, -- отозвался тот, -- только вина мало.

Ермак, до сих пор молчавший и лишь поглядывающий то на одного, то на другого быстро хмелеющих казаков, откашлялся и подал голос:

-- А я так скажу... Бывал я на службе царской и полевал с вами, под Астрахань ходил с Мишей Черкашениным, всего повидал. А вот по мне, царева служба сподручней выходит...

-- Отчего так? -- глаза Ивана Кольцо неподвижно и изучающе застыли на нем, словно открыл он что-то новое для себя. -- Так отчего? -- повторил настойчиво.

-- А оттого, что там знаешь, за что служишь, -- Ермак не отвел глаз и также изучающе разглядывал Кольцо. -- Там тебя отправили, к примеру, на заставу или в крепость -- и стоишь против врага. Знаешь, откуда он попрет, знаешь, как бить... А тут, что выходит?

-- Говори, говори, -- невозмутимо подбодрил его Кольцо, -- занятно гуторишь.

-- Скажи им, скажи, -- икнул опустивший вниз кудлатую голову Гаврила Ильин, -- пущай послухают.

-- А тут выходит, что на кого наскочил, тот тебе и враг. Кого хочу, того и граблю. Вот угнали мы у ногаев коней, а хозяин тех пастухов на первой лесине повесит...

-- И правильно сделает, -- зло засмеялся Иван Кольцо.

-- Чего ты их жалеешь, Тимофеич? -- не выдержал и Яков Михайлов. -- Они ж ногаи. Хоть всех бы их перевешать... Нам-то что?

-- Именно! Нам ничего. Худо грабить. Тьфу, -- плюнул Ермак на глинобитный пол.

-- А когда они в набег идут на нас? Тогда как, коль они всех мужиков режут, баб сильничают, да в полон с детишками гонят. Их тебе не жалко?

-- Не о том речь, -- сопротивлялся Василий, но видел единство казаков. -- Они нас зорят, а мы их. Чего тут доброго?

-- Да тебе, Тимофеич, в попы пойти надобно, а не в казаки, -- зло усмехнулся Иван Кольцо. -- Мне мужики сказали, будто бы ты воин добрый, атаман удачливый, а ты ногаев жалеешь. Родичи что ли там объявились?

-- Родичи не родичи, а знаю, что дурное дело творим.