Вера Соколинская - Части

Я вышла замуж. Была безумно счастлива. Родила второго сына. Развелась. Чуть не умерла от горя. Дважды сменила цвет волос и трижды работу... Начала печататься и не перестала безумно влюбляться.

И теперь мы с Лешей по-дружески шутим над превратностями жизни друг друга. Я по-прежнему делюсь трагикомичностью своих семейных будней, а Мастер привычно молчит, о том, что расстается с каждой, как только речь заходит о семье.

У мамы его телефон записан в начале записной книжки под словом "аварийная". И Леша до сих пор чувствует ответственность за исправность моей техники, к которой никто кроме него не притрагивался, приезжает вешать полки и лечить массажем мою спинку. Его маленький теска, показывая сломанную игрушку, неизменно утешает себя: "Вот приедет Мастер, большой Леша, и все починит!" Я редко поддакиваю сыну с такой уверенностью.

И все же...

Мы составили бы отличную пару на Ноевом ковчеге: сильный рациональный мужчина, с которым не страшно ринуться в бездну водопада или оказаться на необитаемом острове, и маленькая женщина с непостижимым инстинктом любить, рожать детей и массой сведений из абсолютно бесполезной гуманистической культуры.

ДИ КАПРИО РАЙОННОГО МАСШТАБА

Школьник

Это был кошмар! Подростки с избытком наглости и денег и катастрофическим дефицитом способностей, знаний и культуры. Учиться одни не хотели (а многие и не могли), а плюнуть на них и сбежать не могла я, т.к., не зная, что такое частная школа времен перестройки, только что устроилась туда преподавателем литературы.

На мое университетское образование им было плевать, а мне на зарплату из денег за их обучение - нет. Поэтому, преодолев шок от чтения по слогам в 11-м классе, я вынуждена была искать "гибкие методы". А проще говоря, научить вряд ли, требовать - бесполезно, а "расскажите им что-нибудь интересное, Вы же литератор!" (По-моему, господин Журден, узнав, что изучает философия, так же мудро предпочел научиться грамматике.) Развлекать невежд, прочитавших за свою жизнь в среднем по полторы книжки, оказалось не легче. . Юмор у нас был разный, но на их стороне было количество, а на моей эмоциональная восприимчивость. Такое впечатление, что два десятка тупых договорились и пришли сегодня к нам! - перефразировала я про себя современного классика.

Я судорожно искала интеллектуальную отдушину и лицо, глядя на которое, можно говорить о литературе. Вот тут он меня и спас.

Интеллигентный, начитанный, талантливый юноша, единственный улыбавшийся моим шуткам и не пялившийся откровенно на мои ноги.

- Что Дима из 11-А делает в этой школе? - недоумевала я. Мне объяснили, что он инвалид, перенесший 2 операции на сердце, который учится за символическую плату. Ему уже 19-ый год и отрада он только для учителя литературы...

- А мне с ним что прикажете делать? - раздраженно вмешалась в разговор математичка. - Он же дроби сложить не может, а я мат. анализ должна давать? Вам-то хорошо: книжек-то он за годы болезни перечитал уйму, а знаний-то нет! как многие, она свысока смотрела на противоестественные науки.

Но для меня все это было уже неважно. К моей благодарности за его тактичность и уважению к литературным способностям прибавилось человеческое сочувствие и жалость. В этой школе он, так же как и я, чувствовал себя изгоем.

На переменах обычно Дима оставался в классе и читал что-нибудь. Однажды я подошла, спросила о книге... В разговоре о литературных вкусах, фэнтази и реализме 20 минут промелькнули незаметно, звонок, а вместе с ним и Димины одноклассники, застали нас увлеченно беседующих. Убегая на следующий урок, я прекрасно слышала за своей спиной хохот и обращенные к моему собеседнику вопросы: "Решил за училкой приволокнуться?", "А она ничего! Я бы с такой тоже... книжки почитал!" Я была в ярости, но сделала вид, что не слышу.

Тем не менее, Дима стал сам подходить ко мне на переменах. Я приносила ему книжки. Он на следующий же день возвращал с прелестными комментариями. Чем больше мы общались, тем язвительнее и нахальней становились насмешки одноклассников над его "ухаживаниями". Дима не обращал на них внимания и еще настойчивей искал со мной встреч. Для меня они все были только школьники: меня забавляла детская влюбленность одного и злила детская жестокость других.

Седьмого марта я не работала и обещала только забежать за приготовленными начальством вкусными "поздравлениями", а заодно отдать 11-му тетради с сочинениями. Получив презент от заботливого директора, я, извинившись перед коллегой, лишь сунула голову в класс и объявила, что тетради в учительской. Но не успела я договорить, как Дима, вынув из парты огромный букет роз, встал и, огибая уже заулыбавшуюся математичку, направился ко мне. На глазах у потрясенной публики (в частой школе поздравления были не приняты: "Хватит того, что мы деньги им платим!" - считали ученики) он вручил букет и довольно громко поздравил "самую красивую женщину". Объявление 3-ей мировой войны или явление Христа вызвало бы меньшее потрясение присутствующих. В звенящей тишине он сел на место, невообразимый шум донесся до меня уже через закрытую дверь. Я была смущена и растрогана, но если бы мне кто-нибудь сказал, что к этому милому мальчику можно относится серьезно, я бы искренне смеялась. Но, как известно, хорошо смеется то, кто смеется последним.

Я с сыном собиралась на турбазу вместе с учителями и выпускниками из прежней школы. Как-то случайно упомянула это в разговоре с Димой.

- А я никогда не был на турбазе, - печально сказал он. Видимо, я так удивленно подняла брови, что он счел нужным добавить, - в детстве на инвалидной коляске возили, потом операции...

Я, естественно, предложила поехать с нами. Как далека я была от мысли, что эта поездка изменит мою жизнь!

Мужчина

Ребята за городом резвились, как кокер-спаниели! Глядя, как с визгом и криком брызжет юная энергия, я вдруг почувствовала себя старым, мудрым удавом. Юношеские ухаживания проявлялись в заваливании в снег и забрасывании снежками. Меня почтительно обходили, и я со щемящей грустью осознала, что единственная из всей компании не похожа на снежную бабу. И вдруг чьи-то сильные руки нежно уложили меня в сугроб - Дима!

Когда он собирался нести моего замерзшего сына, я ужаснулась: ему категорически запрещены физические нагрузки. (Я еще не знала, что Дима скоро будет кружить меня на руках, а на исходе ночи сумасшедшего секса я буду с той же тревогой спрашивать: "Как твое сердце?".) "Я не только инвалид - я мужчина!" - горько сказал он, и с этой секунды я не могла относиться к нему иначе.

По дороге в город, когда Дима грел руки симпатичной девочки, во мне проснулась женская стервозность: он будет моим. Я впервые увидела в нем красивого мужчину...