Григорий Федосеев - Смерть меня подождёт (обновлённая редакция)

«Пить пойдём… пить пойдём…»

Нет, не уснуть! Как попал он сюда, так далеко от привычных ему мест? Случайно или тут, на скупой и холодной земле, его родина? Он тревожит во мне давно забытые воспоминания о далёком Кавказе, возвращает меня в юность. Вижу гору Шахан, где когда-то давно клал по лугам острой косою ряды тучных трав, где утрами будил меня вот такой же звонкий перепелиный бой, где я, конопатый паренёк, бродил с собакой и ружьём по полям и предгорьям. Как далеко я ушёл, и ещё не окончен поход!…

Так и уснул я с мечтой о Кавказе, а перепел бил, но всё реже и реже…

Сквозь сон я слышал, как радист давал погоду, как прибежали из тайги к дымокурам олени, как кто-то хвалился пойманным тайменем, но проснуться не мог.

…Ждём самолёт. С собою, кроме карабина, ничего не беру. Надеюсь скоро вернуться. Кучум настороженно следит за сборами. Он, кажется, догадывается, что я собираюсь в поход один, и награждает меня недружелюбным взглядом.

За завтраком Сипотенко снова возвращается к ночному разговору.

— Не отбирайте Лебедева, кто будет доделывать его работу?

— Кого вы предлагаете послать на Маю?

— Сам поеду.

— А наблюдения за вас будет делать медведь?

— Людей не даёте, придётся обращаться за помощью к нему.

— Запомните: всё, что связано с наблюдениями, решайте своими силами, запасные инструменты пришлём.

— Ну, а если опять поднимутся пожары?

— Относительно пожаров я должен вам сказать прямо: мы одни здесь во всей округе и, к сожалению, плохо обращаемся с огнём, вот и расплачиваемся за это.

— Не совсем так, — возражает он.

— Самолёт на подходе! — кричит радист из палатки.

Машина с гулом надвигается на стоянку, разворачивается, осторожно, с какой-то опаской, касается гальки.

Мотор глохнет. Распахиваются двери, и на сходнях самолёта появляется Михаил Михайлович Куций.

— Миша! — кричу я, стаскивая его с трала. — Каким ветром тебя занесло к нам?

— После расскажу, дай обнять Трофима! А-а… Владимир Афанасьевич, здравствуй! Прибыл в твоё распоряжение, с инструментом для наблюдений.

У того широко распахиваются веки.

— На наблюдения?! Вот это здорово!…

— Взял отпуск, выбрал инструмент и прикатил. Любо или не любо — принимай! Отстаёте же вы, дьяволы, с планом, ну как тут вытерпеть, не помочь своим!

— Ай, какой же ты молодец, Миша! Вижу, семнадцать лет, прожитые вместе в экспедиции, не пропали даром для тебя, помнишь наши хорошие традиции — не бросать товарища в беде.

— Значит, я остаюсь у Владимира Афанасьевича?

— Твоё право выбирать, тут уж я ни при чём.

— Выгружай инструменты! — кричит обрадованный Сипотенко и сам лезет в самолёт.

— Ты, Владимир Афанасьевич, не слишком радуйся! Ведь у меня отпуск месяц, на многое не рассчитывай! — кричит ему вслед Михаил Михайлович.

— Нет уж, коли приехал помогать, так засучивай рукава! — говорю я ему.

— Боюсь, что ты задержишь меня…

— И не ошибся. К тому же сам напросился к Владимиру Афанасьевичу. А известно ли тебе, что отсюда до жилья без малого тысяча километров, и всё тайгою да болотами. Попробуй сбежать! Но мы не будем к тебе жестоки. Отнаблюдай нам шесть пунктов и с богом! В Новосибирск самолётом доставлю.

— Ты с ума сошёл, честное слово! Шесть пунктов!… Да ведь это же почти годовая норма!

— Вон Владимир Афанасьевич показывает цифру пять. Согласен на пять пунктов? Чувствуешь, как мы сразу тебе идём на уступки, и это лишь потому, что у Сипотенко действительно плохо с наблюдениями.

— Нет, без шуток, я должен вернуться из отпуска в срок. Сам знаешь строгости начальника предприятия.

— При чём тут Чудинов, ты — в нашей власти!

— Вот и приезжай к вам с добрыми намерениями! Но ведь я знаю, на этом не кончится. Как только ты улетишь, Владимир Афанасьевич скажет: «У нас не хватает рабочих, оленей, нет надёжного помощника, придётся тебе как-нибудь обходиться».

— Угадал, честное слово, угадал! — обрадовался я. — Значит, всё это не будет для тебя неожиданностью. Я улетаю спокойным за твою судьбу, верю, ничто тебя здесь не поразит.

— Братцы, вы одичали! Куда я попал!

— В ту самую экспедицию, где добрая половина хороших традиций вырабатывалась при твоём участии.

— Шутки шутками, а из отпуска я должен вернуться вовремя. Разреши мне на время, пока ты будешь в штабе, взять в помощники Трофима?

— Мне бы не хотелось давать ему большую нагрузку, ты сейчас набросишься на работу, как голодный лев на добычу, а он ещё не совсем окреп после Алгычанского пика. К тому же я его жалеючи затаскал. Ему лучше остаться здесь, у Владимира Афанасьевича, и отдохнуть. Да он может и не согласиться.

— Согласится, мы с ним уже перемигнулись.

— Дело его.

— И вот ещё что: Плоткин мне говорил о твоих планах относительно Маи. Если ты не сможешь скоро вернуться сюда, то разреши нам с Трофимом отправиться в этот маршрут вместе с Улукитканом и Василием?

— Вот ты о чём! К твоему сведению, Мая очень капризная река, стоит ли рисковать, Миша, ты за два года, как ушёл в аппарат, поотвык от тяжёлых походов.

— Поеду, и даже с удовольствием.

— Но это займёт у тебя месяца полтора-два?

— Не страшно, попробую тряхнуть стариной!

— А как же с отпуском?

— Договорись с Чудиновым, что-нибудь придумай.

— Согласен, но на одном условии: если он не разрешит остаться, то в этом случае ты поедешь на свой риск обследовать Маю.

— Хорошо, значит, благословляешь?

— Бедный же ты будешь, вернувшись в предприятие. Представляю твою встречу с Чудиновым.

Незаметно к нам подходит Кучум, кладёт вытянутую голову мне на колени, смотрит печальными глазами. В них и ласка, и грусть. Неужели он предчувствует разлуку, догадывается, что я не беру его с собою?

— Да-да, Кучумка, мы должны расстаться, но потом непременно будем вместе, так надо, — говорю я и обнимаю своего четвероногого друга.

Пёс от ласки добреет и уже не отходит от меня.

— Остаётся две минуты — прошу в самолёт, — слышится голос пилота.

Мы прощаемся. Самолёт вырулил на дорожку и с торжественным гулом оторвался от косы. В окно мне было видно, как следом за нами бежал по земле Кучум в бессильной попытке не отстать от самолёта.

...Только спустя месяц я смог вернуться на Токо. Пожары стихли. Погода установилась хорошая. Теперь можно заняться обследованием Маи. Путь туда идёт по заболоченной Алданской низине.

Прощай, Алданское нагорье! Снова у истоков Маи. Мы расстаёмся с проводниками. Вот они, дикие застенки Маи. Нас не сломили неудачи

Мы вступили в собственные пределы Алданского нагорья. Лощины и широченные пади изобилуют болотами. Обойти их невозможно, и, погружаясь в ледяную воду, мы начинаем понимать, что находимся в зоне вечной мерзлоты. Она будет сопровождать нас всюду, в каком бы направлении мы ни пошли по равнине.