Владимир Соллогуб - Старушка

При этом страшном движении у противоположного окна раздался внезапный крик, и вместо ответа полетел на улицу оторванный цветок. В ту же минуту молодой человек исчез.

Опомнившись от испуга, побледневшая красавица начала робко оглядываться. На улице все утихло. Два извозчика спали, согнувшись, на дрожках. Шарманщик, взбросив шарманку на спину, исчезал за будкой, весело наигрывая "Уж как веет ветерок". Начинало смеркаться. По тротуару спешил маленький старичок в вицмундире.

- Папенька! - прошептала молодая девушка, поспешно затворяя окно и задергивая занавеску. После этого, нагнув пламенеющее лицо на пяльцы, она усердно принялась за вышиванье.

Спустя несколько минут в кухне послышался кашель.

Кухарка отворила дверь. В комнату вошел худенький, сутуловатый старичок, отирая лоб бумажным клетчатым платком.

- Что это ты, Настенька, в потемках-то глаза себе портишь? - сказал он. - Точно поденщица какая, а не штаб-офицерская дочь. А все это ваше французское воспитание... в пансионах этому выучилась. Ну, здравствуй, мой ангел. Устал... нечего сказать, стар становлюсь...

Акулина, - продолжал он, бережно снимая вицмундир и надевая довольно засаленный кашемировый халат, - Вздунь-ка углей, поставь самоварчик, мать моя; точно сто лет чаю не пил.

Акулина отправилась в кухню. Молодая девушка поцеловала у отца руку и торопливо принялась приготовлять чайный прибор.

Старичок, казалось, был чем-то озабочен. Скрестив руки, начал он ходить по комнате, шевеля губами. Вдруг он остановился.

- А, Настя! - сказал он.

Молодая девушка вздрогнула.

- Что, папенька?

- А который тебе год?

- Да вы сами, папенька, знаете; в сентябре восемнадцать будет.

- А, так, так, - бормотал старичок, продолжая расхаживать по комнате. Да, да... точно... Кто бы подумал? Давно ли ведь, кажется?.. А вот уж и невеста...

Вчера родилась, право... А вот и замуж пора... Приданое готовь.

Старичок грустно окинул взором голые стены своей комнаты и снова начал ходить и шептал про себя.

- А легко сказать, приданое... А позвольте доложить, с чего прикажете? Место маленькое, жалованье маленькое, люди мы маленькие - вот тебе и приданое!

Чин, правда, штаб-офицерский, да на одном-то чине далеко не уедешь. И невеста-то хоть куда, да с пустымито руками никто не возьмет - такой, уж известно, народ теперь... Вот если б тысяч сто капитала - был бы уж другой разговор, или тысяч пятьдесят... Ну, так и быть, хоть бы десять тысяч... так ничего бы, пристроить можно, женишок бы уж нашелся... Не важный бы... да не в том дело... был бы человек хороший, с правилами, с благородством, пожалуй, хоть обер-офицер...

Дмитрий Петрович правду сказал, большую правду...

Ну, что я зевал... Ну, умри я нынче - что же Настенька? А?.. С кем же - она? Надо же подумать об атом.

Пора за ум хватиться... Да-да-да... и очень пора...

Между тем. Акулина принесла на стол журчащий самовар. Старичок успокоился, уселся и взял из рук дочери стакан чая. Но, принимая стакан, он пристально посмотрел на дочь, как никогда еще не глядел на нее, и спросил странным голосом:

- А, Настя, тебе жаль будет, если я уеду?

- Что это вы? - вскрикнула девушка. - Куда это вы думаете ехать, папенька?.. Я без вас буду такая несчастная.

- А бог милостив, Настенька, может быть, все и уладится, все будет к лучшему. Надо ведь и о тебе подумать... Ты этого, Настенька, не знаешь, а виноват я перед тобой.

Неожиданное признание старика поразило невинную грешницу более, чем самый жестокий упрек.

- Вы виноваты? - прошептала она. - Что же я?..

- А ты, Настя, ребенок, ты этого не понимаешь.

Спасибо Дмитрию Петровичу, вразумил он меня, добрый человек.

- Какой Дмитрий Петрович, папенька?

- А наш Дмитрий Петрович, коллежский советник...

ну, казначей наш... Да, бишь, я тебе и не рассказал, а вот какие странные бывают обстоятельства. Дмитрий Петрович давеча говорил мне в департаменте: "Иван Афанасьич, теперь, брат, некогда, а вот заходи-ка вечерком на квартиру. Надо потолковать с тобой об одном дельце". "Хорошо, мол, Дмитрий Петрович, зайду". Поверишь ли, странно мне показалось, что за экстренность такая? То есть в голову бы никак не пришло.

Вечером, как знаешь, пошел. Прихожу. Чай уж отпили.

"Ну, здравствуй, Иван Афанасьич". - "Здравствуйте, Дмитрий Петрович". Ну, хорошо... что, бишь, я говорил?.. Да: "Садись, говорит, любезный". "Не извольте беспокоиться". Сели... "А вот, - говорит он, - братец ты мой, есть у меня знакомая старая графиня..." - "Знаю, мол, Дмитрий Петрович, вы со всей знатью здесь знакомы..." - "Ну, да не о том речь. Вишь ты, у графини-то богатые вотчины в трех губерниях, тысяч никак пять или шесть душ. Барское, слышно, имение, да запущено. Старушка-то это дело мало смыслит. Ну, где же ей, голубушке, и понимать, живет в таком кругу, дама такого звания - где углядеть? Управители грабят". - "А что же, - говорю я, - Дмитрий Петрович?" - "А вот, - говорит он, - спрашивала меня графиня, не знаю ли я надежного человечка, чтоб поручить можно объездить вотчины, пересмотреть отчеты, завести конторский порядок". - "Знаю, мол, ваше сиятельство". - "А кого же вы это назвали, Дмитрий Петрович, любопытно бы знать?" - "Да тебя, Иван Афанасьич. Экой ты, братец, недогадливый!" "Меня, Дмитрий Петрович? Помилуй бог, что я за ревизор такой? Тут, чаю, всякие науки нужно знать, а ведь вам известно, я человек простой, учился на медные деньги". - "Да не мошенник, - говорит Дмитрий Петрович, - вот в чем штука! Человекто честный. А вот такого-то и надо. Вот те на". "Помилуйте, Дмитрий Петрович... что же тут удивительного?

Служу я, правда, по долгу совести и присяги. Формуляр, слава богу, не замарал. Могу сказать, выслужил свой майорский чин. В чужой карман не заглядывал". - "Редкий ты, брат, человек", - говорит Дмитрий Петрович. Поверишь ли, вот так-тгиш и сказал... "Поглядел бы на других... Ну, да это статья особая. В самом деле, чего тебе лучше? Поезжай-ка, брат, славная оказия..." - "Как же, Дмитрий Петрович, а служба-то?" - "Ну, отпуск возьмешь, ведь, верно, в первый раз". - "В первый-с". - "Ну, видишь, едешь, что ли?" - "А как же дочь-то, Дмитрий Петрович, Настенька?.. Ведь не могу же я ее так бросить". - "Ах ты, - говорит он, - старый болван, братец, седая ты крыса! Ну, умрешь ты, с кем дочь твоя останется?.." А в самом деле, Настенька, коли я умру, с кем же ты останешься?..

- Не говорите этого! - поспешно воскликнула испуганная дочь.

Стоявшая у дверей Акулина перекрестилась и отплюнулась.

Старик продолжал:

- Что, бишь, я говорил... Да! "Ну, говорит, поедешь. Дочку можно будет куда-нибудь пристроить покамест. Да кто знает, может быть и сама графиня возьмет ее в дом. Ведь графиня тем известна, благодетельная дама, любит держать при себе бедных дворянок, многим покровительствует; вот недавно выдала воспитанницу свою, Машеньку, замуж. В тридцать тысяч пожаловала заемное письмо - вот она какая! Тут не то что наш брат... тут, братец, знатная протекция. Ну да и тебе, разумеется, награждение будет хорошее, прогоны, харчевые:) на подъем, жалованье... Торговаться не будет.