Александр Солженицын - Бодался телёнок с дубом

Видный генерал КГБ передал мне через третье лицо прямой ультиматум: чтоб я убирался за границу, в противном случае меня сгноят в лагере и именно на Колыме (т.e., по образцу Амальрика, через "бытовую" статью). Если понадобится, это третье лицо сегодня или завтра огласит большие подробности этого эпизода.

В связи с тем, что Вам не дали прописки к Вашей семье, где же Вы живёте?

Я не живу более нигде, в зимнее время у меня нет другого места для жизни, как квартира моей семьи, естественное место для каждого человека. Я и буду здесь жить, независимо от того, дадут мне прописку или нет. Пусть бесстыжие приходят и выселяют меня, - это будет достойная реклама нашего передового строя.

Как Вы оцениваете положение своё и других авторов в связи с присоединением СССР ко всемирной конвенции по авторским правам? Были полуофициальные сообщения, что отныне самый вывоз за границу литературных произведений, вовсе не квалифицируемых как "антисоветские", будет рассматриваться как уголовное преступление: "нарушение монополии внешней торговли".

Николай I никогда не высказывал себя хозяином пушкинских стихов. Тем более при Александре II не были государственной собственностью романы Толстого, Тургенева или Гончарова. Никогда Александр III не указывал Чехову, где ему печататься. Никакие купцы и финансисты так называемого капитализма никогда не догадывались торговать произведениями ума и искусства прежде, чем сам автор уступит им такие права. И если при первом осуществлённом социализме низкие меркантильные умы додумаются, что продукт духовного творчества, едва отделясь от груди, от головы своего создателя, автоматически становится товаром и собственностью министерства внешней торговли, - такая затея не может вызвать ничего, кроме презрения.

Я, покуда мне закрыты пути печатания на родине, буду продолжать печатать свои книги в западных издательствах, совершенно игнорируя подобную финансово-полицейскую затею бездарностей. Я заранее объявляю неправомочным любой уголовный суд над русской литературой, над любой книгой её, над любым русским автором.

Но я не допускаю, что до этого доведут. С другой стороны я усматриваю, что участие нашей страны в конвенции даже увеличивает в одном частном отношении свободу наших авторов. Например, я последнее время ничего не давал из своих вещей в Самиздат, опасаясь, что их подхватит пиратская перепечатка. Теперь же, как говорят, права советских авторов надёжно защищены, и, стало быть, можно без опасения отдавать в Самиздат и знакомить наших читателей с произведениями, ещё не удостоенными публичного напечатания.

Когда Вы предполагаете опубликовать II Узел Вашей серии?

Вероятно, я не буду выпускать в свет "Октября Шестнадцатого" прежде, чем будет готов III Узел "Март Семнадцатого". Эти узлы слишком связаны и только вместе проясняют ход событий, как его понимает автор.

Верно ли, что Ваша нобелевская лекция была по совету Ваших друзей обострена из первоначального строго литературного варианта?

Не знаю, откуда корреспондент "Нью-Йорк Тайме" добыл такую версию. Она не соответствует не только истине, но и противоречит моему темпераменту. Лекция была напротив смягчена и удержана в литературных рамках, из-за чего и задержалось на год её появление.

Что Вы скажете о сегодняшней советской литературе?

Могу сказать о сегодняшней русской прозе. Она есть и очень серьёзная. А если учесть ту невероятную цензурную мясорубку, через которую авторам приходится пропускать свои вещи, то надо удивляться их растущему мастерству, малыми художественными деталями сохранять и передавать нам огромную область жизни, запрещённую к изображению. Имена назову, но с затруднением и вероятно с пропусками: одни авторы, как Ю. Казаков, необъяснимо вдруг уклоняются от большой работы и лишают нас возможности наслаждаться их прозой; к другим, как Залыгин, чья повесть о Степане Чаузове - из лучших вещей советской литературы за 50 лет, могу оказаться необъективным, испытывая чужесть из-за разного понимания путей, как может служить сегодняшняя наша литература сегодняшнему нашему обществу; третьи несомненно и ярко талантливы, но творчество их сторонне или поверхностно по отношению к главным течениям нашей жизни. Со всеми этими оговорками вот ядро современной русской прозы, как я его вижу: Абрамов, Астафьев, Белов, Быков, Владимов, Войнович, Максимов, Можаев, Носов, Окуджава, Солоухин, Тендряков, Трифонов, Шукшин.

Что Вы скажете по поводу исключения В. Максимова из Союза Писателей?

О Союзе Писателей я бы не хотел говорить серьёзно, какой это союз писателей, если им руководят генералы госбезопасности вроде Виктора Ильина?

Владимир же Максимов - честный мужественный писатель, бескорыстно и жертвенно преданный правде, и много преуспел в поисках её. Поэтому исключение его из лживого союза писателей - вполне закономерно.

Что Вы скажете по поводу лишения Ж. Медведева советского гражданства?

Не один этот случай, но уже несколько позволяют видеть некоторые закономерности:

1) Гражданство в нашей стране не является неотъемлемым природным правом всякого рождённого на этой земле, а есть как бы некий купон, который хранится у замкнутой кучки лиц, вовсе ничем не доказавших свое большее право на русскую землю. И эта кучка, не одобряя убеждений подданного, может объявить его лишённым родины. Как такой государственный строй назвать подберите слово сами.

2) Что в тех случаях, когда упущено расправиться с человеком, по его безызвестности, закрытым методом, находят самым безболезненным выбросить его на Запад, лучше всего в форме добровольного соглашения - под видом временной командировки или бесповоротного отъезда и

3) Надо признать, увы, что они не ошибаются в расчётах. Наша страна подобна густой вязкой среде: даже малые движения произвести здесь невероятно трудно, зато эти движения тотчас увлекают за собой среду. Демократический Запад подобен разреженному газу или почти пустоте: легко можно размахивать руками, прыгать, бегать, кувыркаться, - но это ни на кого не действует, все остальные хаотически делают то же.

Что Вы думаете об ожидаемом процессе Якира и Красина?

Даже если на процесс допустят западных корреспондентов, то, очевидно, это будет лишь унылым повторением недаровитых фарсов Сталина-Вышинского. Впрочем, в 30-е годы эти фарсы при всей их топорной драматургии, мазне грима и громкости суфлёра имели большой успех у мыслящей западной интеллигенции: так велика была её жажда верить передовому строю. Таких мыслящих достаёт и в сегодняшнем поколении.

Если же корреспонденты не будут допущены на процесс, значит он удался ещё двумя классами ниже.

Самим же Якиру и Красину, насколько мне известно, во время очных ставок никто не выразил в лицо, так я по праву старого зэка говорю им это сегодня здесь: что они повели себя слабодушно, низко и даже смехотворно, повторяя с 40-летним опозданием и в неуместной обстановке бесславный опыт растерянного поколения, тех дутых фигур истории, капитулянтов 30-х годов.