Александр Солженицын - Двести лет вместе (Часть 1 - В дореволюционной России)

Смею сказать, что в такой неистовости ликования проявилась черта и неумная и недобрая: неспособность удерживаться на границе меры. Что толкало евреев, среди этих невежественно ликующих киевских сборищ, так дерзко предавать осмешке то, что ещё свято простому народу? понимая неутверженное положение в государстве своего народа, своих близких, - могли бы они 18-19 октября по десяткам городов не бросаться в демонстрации с таким жаром, чтобы становиться их душой, и порой большинством?

Читаем дальше отчёт Турау. "Уважение к национальному чувству народа, к предметам его почитания было забыто. Казалось, одна часть населения... не стеснялась в способах выражения своего презрения..."; "возбуждение народное, вызванное поруганием высочайших портретов, было необычайное. Некоторые из стоящих перед думой стали кричать "кто снял царя с престола?", другие плакали". "Не было быть пророком для того, чтобы предсказать, такие оскорбления для евреев не пройдут даром", "тут же, у думы, стали раздаваться голоса, выражавшие удивление по поводу бездействия властей; кое-где в толпе... послышались крики "надо бить жидов"". - А у думы стояла бездейственно и полиция и рота пехоты. Тут коротко подъехал эскадрон драгун, по нему стреляли из окон думы и с балкона, а на роту полетели сверху камни и бутылки, и стали обстреливать её из револьверов с разных сторон: из думы, из биржевого зала, из толпы демонстрантов. Несколько солдат было ранено, командир роты велел открыть огонь, притом было убито семеро, ранено 130 человек, и площади рассеялась. Но к вечеру того же 18 октября "весть о поруганных императорских портретах, о сломанной короне, вензелях, об изорванных национальных флагах быстро разнеслась по всему городу вплоть до окраин. На многих улицах можно было наблюдать кучки людей, большинстве рабочих, мастеровых и торговцев, оживлённо беседовавших обо всём происшедшем и во всём обвинявших евреев, которые всегда особенно резко выделялись среди манифестантов", "толпа рабочих на Подоле решила... ловить всех "демократов"... подстрекавших к последним беспорядкам, и сажать их под арест "до распоряжения Государя императора"". - Вечером "на Александровской площади появилась первая группа манифестантов с портретом Государя императора, певшая народный гимн. Группа эта быстро увеличилась, и так как с Крещатика расходилось много с красными лентами в петлицах, то на них, как на предполагаемых виновников думской демонстрации, стали набрасываться и избивать отдельных лиц". И это было - начало еврейского погрома.

Теперь, чтобы нам осмыслить и непростительное бездействие властей при разгроме думы и оскорблении национальных символов - а затем ещё горшее непростительное бездействие их при самом погроме, - надо взглянуть, что же делалось внутри этих властей. Сперва это может показаться стечением обстоятельств. Но слишком густо они вдруг стеклись в Киеве (и слишком нередко стекались в других местах), чтобы не увидеть в них уже роковую немочь имперской администрации последних десятилетий.

Киевский губернатор - вовсе отсутствовал. Вице-губернатор Рафальский только-только вступил в свою должность, ещё не освоился, и тем более неуверенно исполнял обязанности губернатора, которого замещал временно. Стоявший над губернатором верховный хозяин обширного края генерал-губернатор Клейгельс ещё в начале октября подал ходатайство об освобождении своём от должности - по болезни. (Истинные мотивы неизвестны, не исключено, что на его просьбу повлияло всё сентябрьское революционное бурление, с которым он не видел пути справиться.) Так или иначе, но и себя он с этого момента ощущал временным. А в октябре на него продолжали валиться директивы из министерства внутренних дел, - 10 октября: принять самые энергичные меры "к недопущению уличных беспорядков и к прекращению их всеми силами в случае возникновения"; 12 октября: "подавлять уличные манифестации, не останавливаясь перед применением вооружённой силы"; 13 октября: "не допускать никаких уличных скопищ и сборищ и, по мере надобности, рассеивать их оружием". А 14 октября, как мы уже видели, киевские беспорядки перешли опасную черту. Клейгельс созвал совещание своих высших чинов, среди которых отметим киевского полицмейстера полковника Цихоцкого и помощника начальника (самого начальника и тут нет) охранного отделения Кулябку - того самого хлопотуна и рохлю, который скоро по глупости наведёт смертельный удар на Столыпина. Из панического доклада Кулябки вытекала возможность не только вооружённых уличных демонстраций в Киеве, но даже и вооружённого восстания. - Тогда, уже не полагаясь на силы полиции, Клейгельс применил правило "о призыве войск для содействия гражданским властям" - и с 14 октября передал "свою власть и полномочия военному начальству", именно: временно командующему войсками (командующий и тут отсутствует, да ведь обстановка самая беззаботная) Киевского военного округа ген.-лейтенанту Карассу. И тогда корпусной генерал Драке вступил в отправление обязанностей начальника охраны города. (Усмешка Империи: по какой из перечисленных фамилий этих чинов можно догадаться, что действие происходит в России?) Генерал Карасс "был поставлен в самое затруднительное положение", ибо не знал "общего состояния дел, а также личного состава администрации и полиции"; "передавая должность, генерал Клейгельс не нашёл нужным облегчить задачу своего преемника: он ограничился исполнением одной лишь формальности и немедленно устранил себя от всех дел".

Тут подошло время сказать о полицмейстере Цихоцком. Ещё при ревизии 1902 года обнаружилось, что с ведома Цихоцкого брались поборы с евреев за разрешения на право жительства. Тогда же обнаружилось, что он живёт "выше получаемого содержания", купил себе и зятю имения по 100 тыс. руб. И уже стал вопрос о предании Цихоцкого суду, - но тут назначен был генерал-губернатором Клейгельс - и вскоре (не иначе как получив крупную взятку) он ходатайствовал об оставлении Цихоцкого на посту, и даже возвести его в обер-полицмейстеры и присвоить звание генерал-майора. Возвышение не удалось, но и увольнение и отдача под суд тоже не состоялись, хотя на том настаивал генерал-майор Трепов из Петербурга. (Уже после всех событий выяснилось, что Цихоцкий и продвижение в чинах по полиции устраивал за взятки.) Вероятно, уже с начала октября Цихоцкому и было известно, что Клейгельс подал в отставку, - и у него тогда опустились руки, что он обречён. А в ночь на 18 октября - одновременно с царским Манифестом - пришла из Петербурга и окончательная отставка Клейгельса. И Цихоцкому не осталось что терять. (Ещё деталь: в такой тревожный момент Клейгельс отрешался ещё до прибытия заместника - а именно жемчужины царской администрации генерала Сухомлинова, впоследствии военного министра, провалившего подготовку к войне с Германией; и должность генерал-губернатора пока временно возлагалась всё на того же генерала Карасса.) И вот, "замешательство в полицейской службе, обнаружившееся после передачи охраны города военным властям, не только не было своевременно устранено, но продолжало усиливаться и особенно резко проявилось во время еврейских беспорядков".