Александр Солженицын - Интервью журналу Ле Пуэн

Но этот реверанс со стороны больших демократий не самое удивительное. Сам Сталин тоже попался на собственную удочку. Русский народ снова проявился глубоко верующим и русским. Христианство сразу же было воспринято. И с тех пор у нас вера не перестаёт развиваться, несмотря на преследования. Вот в Рязанской области, которую я хорошо знаю, сегодня крестят 70% детей. И власти не могут помешать, хотя установили такую процедуру, что могут каждому навредить за это на работе и в жизни. У вас на Западе ложное представление о Советском Союзе. Вам кажется, что копошится горсточка инакомыслящих в море покорных или слепцов. Но я утверждаю, что 80% моих соотечественников достаточно ясно понимают, что такое советская власть и чего она стоит. Они думают, как и я. Просто молчат.

Как вы объясняете собственную встречу с верой?

Я вернулся бы к вере во всяком случае - за пределами лагеря или в лагере. Просто лагерный опыт открыл мне глаза раньше. Лагерь самым радикальным образом обезглавливает коммунизм. Идеология там полностью исчезает. Остаётся, во-первых, борьба за жизнь, затем открывается смысл жизни, а затем Бог.

Разве нет противоречия в том, что вы говорите? Вы утверждаете, что в ходе лет русский народ утерял, под катком режима, часть своих добродетелей; что с каждым поколением эволюция происходит в обратном порядке. А в то же время вы подтверждаете, что всё ещё существует...

Существование человека и ход истории - это клубок противоречий. Приходится жить в противоречиях. На Западе вера разрешена, а говорят, она угасает. У нас её преследуют, а она вспыхнула. Ни Сталину, ни вам, ни мне не проникнуть в эту тайну. Я хотел бы ещё добавить, это почти всеобщего значения: обыкновенно встреча человека, какой бы он ни был, с коммунизмом происходит в два тура. В первом туре почти всегда выигрывает коммунизм; как дикий зверь он прыгает на вас и опрокидывает. Но если есть второй тур, то тут уж почти всегда коммунизм проигрывает. У человека открываются глаза, и он замечает, что преклонялся перед обманом, нарисованным на рогоже. И он получает прививку, навсегда.

Лагеря, возвращение к вере - всё это не было задумано вами в плане вашей исходной эпопеи?..

Может быть, и было, без моего сознания. Я хотел быть памятью. Памятью народа, которого постигла большая беда. Сюда очевидно попадали и лагеря, только я раньше сам не знал.

Как можно стать памятью народа?

Стараешься всё запоминать, классифицировать. Здесь, в Цюрихе, я получаю горы документов. В голове у меня много рассказов, фактов. Главная моя забота - правильно классифицировать. Я должен разобрать каждый рассказ по камешкам - и каждому найти соответствующее место. Я в первую очередь каменщик. Я был на самом деле каменщиком. Недостаточно класть камни один на другой, чтобы стена получилась прямой. Нужно ещё многое.

Вы сказали, что получаете множество документов. Как вы разбираетесь, что настоящее, что лишнее, что важное, а что нет? Вам бы нужен целый институт.

Мы рассчитали с женой, что нам нужно было бы 11 или 12 сотрудников. Но мы работаем вдвоём. Таким образом, я - писатель, она - институт. Может быть, и не удастся изложить полную историю этого беспримерного на нашей планете сотрясения. Но, во всяком случае, готовлю широкие колеи.

Почему вы решили сосредоточить усилия на особенных моментах, на том, что вы называете "узлами"?

Потому что в этих ключевых моментах завязывается вся история - а потом лишь выходит под открытое небо. В Узлах действуют и главные лица истории. Вот, например, Ленин. Он - из моих главных героев. Я слежу, можно сказать, по его стопам, вот оказался в Цюрихе. Увы, не могу последовать за ним в Петроград.

Поглощают ли вас ваши персонажи?

Нет, писатель не может себе этого позволить...

Однако когда читаешь ваши книги, то кажется, будто вы вошли в своих персонажей.

И да, и нет. Я могу войти в них, угадывать их сомнения, мысли, которые их преследуют, понять, как они принимают решения. И, действительно, вкладываю немного или много от самого себя в них... Но есть лицо, которое довлеет, - это Россия. И никто из отдельных персонажей по-настоящему не воплощает её.

Сможете ли вы закончить столь гигантскую фреску?

Не могу сказать. По особенностям жизни я потерял много времени. Бог укажет.

Что вам кажется более трудным? Писать или бороться против КГБ?

Не писать, а восстанавливать правду. Правду труднее выявить, чем выдумать ложь. Советская власть - мастер лжи. Что касается борьбы против КГБ, она требует качеств бойца, если не хочешь быть раздавленным. Вероятно, у меня эти качества есть, поскольку я ещё жив.

Какие именно качества?

Да не так сразу скажешь... Ну, военные качества. Нужно предвидеть опасность. Угадывать намерения противника. Отказываться вступать в бой по выбору противника и наступать, когда он меньше всего этого ожидает. Показным манёвром отвлекать в сторону всю тяжесть полицейского аппарата. Одним словом, быть сильнее.

Считаете ли вы, что ваша жизнь в опасности, как и в своё время жизнь Ленина?

Ленину за границей ничто не угрожало. Царское правительство было лишь царским правительством. А коммунистическое - неумолимо, и перед ним надо оставаться всё время настороже. Вот сейчас они используют против меня клевету. Но они опоздали. Я уже слишком много сказал, и это не исчезнет. Они могут применить и другие средства. Я к этому готов. Я всегда был готов к смерти. Но и тогда они просчитаются. Если они меня убьют, они признают этим всё, что я написал. А если не убьют, я буду продолжать рассказывать о моей стране, и миллионы людей узнают правду. То, что я пишу, проникнет в Россию, потому что никакой железный занавес не может остановить бурю. Правда - это и есть буря. Моё воздействие именно в том, что я писатель, а не политический деятель. Слoва - нельзя остановить.

То, что вы пишете, будет проникать в Советский Союз. Однако странно, что Запад, который принял вас как героя, начинает потихоньку подозревать, что вы - реакционер, что ваши взгляды устарели и так далее.

Русские знают, что я прав; люди на Западе этого ещё не знают. Я, сам того не задумав, выполняю двойную задачу. Рассказывая историю России, я в то же время говорю Западу, что это может стать и его историей. Но такое предсказание будущего всем неприятно.

Действительно, вам это ставят в вину. Что вы считаете, будто история повторяется, будто Западную Европу может постичь участь России двадцатых, тридцатых, сороковых годов.

Я не специалист по Западу. Я наблюдаю Запад изнутри всего лишь два года. Я мог бы и не высказываться о нём. Но раз навсегда я положил себе всюду говорить то, что считаю правдой. И вот она: западный мир подошёл к решающему моменту. В ближайшие годы станет на карту существование цивилизации, которую Запад создал. Думаю, что он не отдаёт себе в этом отчёта.

Читать дальше