Дмитрий Сорокин - Я и жрецы

Дмитрий Сорокин

Я и жрецы

заметка

Чертовски трудно поздним вечером, после двух работ, сохранять ясность ума. В основном, доминируют несколько мыслей: "Эх, пожрать бы!", "Блин, до чего ж спать охота!", "Когда же я допишу этот чертов роман?!", ну и еще-пара-тройка того же порядка. Остальное окутано плотным покровом усталости. Иначе, чем вот таким сумеречным состоянием рассудка, не объяснить, почему намедни вечером я ввязался в религиозный спор.

Религиозные споры -- это особый способ убийства времени. На мой вкус -самый извращенный из всех возможных. Ибо в 99% случаев позиции сторон прочны и непоколебимы, убедить друг друга в собственной правоте они не в состоянии, зато оскорбляют друг друга легко и непринужденно, так что такой спор вполне может окончиться маленьким Ольстером или Карабахом. Именно из-за тщетности, бесполезности я терпеть не могу религиозные споры. Так вот, давешним вечером я застукал себя самого за цитированием давно заученных мест из библии, которые я приводил как контраргумент в споре с неким лысым гражданином, выпученные глаза и яростно брызжущая слюна которого яснее ясного говорили, что он -- религиозный фанатик. И чего я до него домотался? Или это он до меня? Хоть убей, не помню -- в метро я практически заснул.

Не буду утомительно цитировать наш пустопорожний диалог. Просто сам по себе описанный инцидент побудил меня вспомнить все или почти все случаи, когда я волей-неволей контактировал с религией (только не совмещайте понятия религии и веры... хотя что это я? Из маленького терминологического разногласия вполне может вырасти большой никому не нужный религиозный спор... Проехали).

Впервые я плотно столкнулся с представителями религиозного культа в 1989 году, когда по заданию газеты "Советский цирк" (была такая, потом переименовалась в "Арену", потом, кажись, сгинула) писал статью об отношении православной церкви к животным. Ну, тогда контакт оказался весьма поверхностным: я взял интервью у милого дедушки -- настоятеля храма, который благожелательно отнесся к просьбе шестнадцатилетнего мальчишки дать интервью на совершенно безобидную тему. Самый неприятный момент: именно тогда я понял, что больше 15 минут в церкви находиться физически не могу: меня тошнит от запахов используемых там благовоний, в частности, ладана.

Два года спустя и играл и пел в рок-группе. Все у нас было классно-замечательно: ночные репетиции и записи, пиво, девки, рок-н-ролл, в общем, как положено. В конце 1991 года мы взяли нового клавишника. Он оказался сектантом и быстренько затащил всех нас в свою секту. Мы часами слушали кассеты с записью какого-то хрипатого проповедника, который во всякой фигне усматривал проявление божественного провидения и моментально впадал по этому поводу в молитвенный экстаз... Главной фишкой в этой секте было следующее: когда ты "входишь в полное понимание с господом", ты начинаешь молиться на иных языках (по этому поводу, разумеется, цитировались соответствующие фрагменты нового завета). Братья, молящиеся таким образом, окружались всеобщей любовью и почетом, прочие же оставались как бы новобранцами, которым услиленно втюхивали литературу -- кошмарную нарезку из книг нового завета, и внедряли в уши хриплые экстатические проповеди. Эту хрень я просек быстро, и уже на третий день довольно качественно изобразил моление по-итальянски. Надо сказать, что ни тогда, ни теперь, увы, я не говорю по-итальянски. Поэтому все мои "моления" мало чем отличались от песенки "Уно моменто" из фильма "Формула любви"... Впрочем, эта игра мне быстро надоела, промывке мозгов я поддаваться не желал, и через неделю свалил из секты. Остальные участники нашей группы в разные сроки последовали моему примеру. Остался охмуренным только гитарист, отказавшийся играть с нами музыку: ведь мы не являлись его братьями во Христе... Так как он был, по сути, единственный человек в нашем коллективе, умевший играть, группа моментально развалилась. А он, насколько мне известно, до сих пор в секте. Пишет и играет джаз-роковые религиозные гимны... У каждого свой путь.

Примерно в тот же период вся Москва была загажена листовками Великого Белого Братства с некой Марией Дэви Христос во главе. С миллионов фотографий смотрела на вконец одуревший от быстрых перемен народ девка в индуистских одеждах. Публиковались пламенные призывы идти вместе с ней и неким Юоанном Свами на битву с антихристом по имени Эммануил. Нет, в белое братство я никогда не вступал, даже желания не возникало. А сидели мы как-то с другом моим Ашотом в пирожковой на Павелецкой, чай с пирогами пили, отдыхали. И подходит к нам бабуля вида вполне богомольного, только пропагандирует не традиционную православную церковь, а именно это самое братство. Много чего рассказала: и как там хорошо, и какая божественная эта Мария, и как будет плохо, если придет антихрист... Стихи прочла, кошмарные и донельзя пафосные. У моего друга с чувством юмора всегда все было нормально, как и с чувством такта; но, поняв, что эта карга просто обламывает нам кайф от посиделки, он сказал, обращаясь ко мне:

-- А нам-то как раз плохо и не будет. Ни-ког-да. Верно, Эммануил?

Что сделалось с бабкой! Такой истерики я, кажется, ни до, ни после не наблюдал. Нехорошо, конечно, глумиться над старшими, но над фанатиками, я считаю, можно и нужно. Иначе их не пронять.

Потом настал в моей жизни такой интересный период, когда я частенько общался с одним богом напрямую, без посредников. С Бахусом. Поэтому жрецы, обряды и прочая мишура -- все это было мне до свечки...

В 1996 я написал повесть "Блуждающий лифт" (тогда она называлась "Больные связи"). В 1997, с радостью утонув в пучине Сети, я выложил повесть на сайт. А через месяц получил интересное письмо. Оказывается, некий молодой человек из ортодоксальной лютеранской семьи, прочтя эту повесть, воспринял мои идеи как революционные, из чего получилась изрядная семейная (и не только) драма. Дело в том, что четвертая глава, "Дом света и тьмы", содержала диалог Бога и Дьявола о природе добра и зла. Сцену эту я увидел во сне (как и все прочие сцены, из которых состоит повесть). А мой юный читатель вообразил мои сонные откровения истиной в последней инстанции, а меня -- пророком и реформатором. Поимел через это массу неприятностей и дома, и в школе, и во дворе -- круг общения этой семьи был более чем специфический. Проанализировал я эту историю, репу почесал и решил: "А оно мне надо? В смысле, пророком быть? Того и гляди, еретиком объявят, а то и награду за голову назначат. Придется, как Салману Рушди, прятаться всю жизнь". Мания величия -- тоже штука неплохая, если разобраться... Главу я переписал. Просто заменил один сон другим, вместо теологических разговоров высших сил вставил черную русскую бытовуху. Ничего, говорят, смотрится, будто всегда там была...