Владимир Сорокин - В субботу вечером

Владимир Сорокин

В субботу вечером

Степан Иваныч кряхтя уселся за кухонный столик, шлепнул ладонью по стершейся клеенке:

- Уговорила, Лидусь, не буду...

Лидия Петровна тряхнула седыми кудряшками, выбившимися из-под косынки:

- И правильно. Кой черт в этом футболе. Да и радиация, говорят, от телевизора от этого... Посиди, поговори лучше... Сережка звонил без меня?

- Звонил, как же. Долго балакали с ним.

- О чем говорил-то? - она поставила сковородку на огонь и принялась мешать тесто в кастрюле.

- Да, разное... - Степан Иваныч посмотрел на свои морщинистые пальцы, выпрямил их на клеенке. - Милка к матери поедет скоро.

- Надолго?

- Как на работе отпустят. Она ж за свой счет берет...

- Ну, ей-то замену найдут, не велика фигура.

- Найдут, конечно...

Лидия Петровна достала из шкафа бутылку с подсолнечным маслом, полила сковороду:

- Про Митю не говорил, как с лагерем?

- Да вроде решился. На месяц отдадут, чего такого. А потом на два к нам.

- Конечно. Ему все лето тут сидеть, в Москве-то... тоже не сахар... Пусть покупается, загорит хоть, а то белый, как сметана.

Масло стало закипать.

Лидия Петровна сковородником подцепила сковороду, поднесла к кастрюле с тестом:

- А приехать он когда думает?

- Через неделю. Щас занят, говорит...

Пять шлепков теста с шипением расплылись по сковороде.

Степан Иваныч улыбнулся:

- А все-тки в печке сподручней было...

- Да не то чтоб сподручней, а быстрей. В две сковороды...

- Ага. Только успевай снимать...

- Так жар ведь, понятное дело...

Она поставила сковороду на огонь.

Степан Иваныч чертил ногтем по клеенке:

- А вот гречишных и не пекут небось щас...

- Какое там! Где ж ты муки достанешь. Это свойская была когда, вот и пекли...

- А гречишный блин - уууу... сытный...

- Сытный, верно.

Она перевернула оладьи вилкой.

Степан Иваныч вздохнул, покачал головой:

- Лидусь, а ведь неплохо мы на особняку жили, а?

- А чего ж плохого... жили, как все. Не хужей.

- Фрол по вечерам с гармошкой приходил, помнишь?

- Помню, а как же...

Лидия Петровна сняла готовые оладьи, налила новые.

- А помнишь свадьбу, ну Сашка из армии пришел и на вторую неделю сыграли?

- А как же. Матрена, покойная, киселя овсяного наварила, кур нажарила...

- Председатель с Нюркой плясал, помнишь?

- Ну, а чего ж не помнить? Что я, старуха совсем, что ль?

- Слышь, а Сашка в рубахе, в галстухе стоит в сенях, курит, я подхожу, как, мол, Саш? А он - ну, говорит, дядь Степ, как во сне! Во как!

- А невестка хорошая у него была. Рыженькая.

- Ага. Они после в Архангельск уехали. Она, говорят, там по партийной линии пошла.

- Да. Мне Нюра говорила. В райкоме, кажется, работает... Ну, она девка неглупая. Помнишь, как за столом выступила?

- Про Митрича что-то?

- Да. Я, говорит, хочу отныне звать вас - папа и мама. Во, какая! Митрич плакал тогда...

- Так он поддал сильно.

- Поддал потом. На радостях что ж не выпить...

- Эт точно. Дайкось оладышек пожевать.

- А вот бери тарелку прямо и ешь...

Она поставила перед ним тарелку с оладьями, стряхнула в нее свежеиспеченные.

Степан Иваныч взял оладышек, подул и осторожно откусил:

- Ишь пропеклись как... хорошо...

- На подсолнечном хорошо. Надысь на сале попробовала, и вишь, не пропеклись. А эти хорошо.

- Ну, на сале только в печке. А тут его сперва перетопить придется, с куска-то не пойдет...

Свежее тесто с шипением расплывалось на сковороде.

Степан Иваныч ел оладьи:

- Слышь, Лидух, можт по рюмашке пропустим, а?

- Тебе б все б пропускать только. Завтра воскресенье, завтра и пропустим. Ешь вон лучше с чаем...

- Да ну его, чай этот. Я от него спать всегда хочу... А можт давай?

- И не проси.

- Ну, уважь, Лид.

- Завтра, завтра.

- Ну, Лид! Ну, что тебе жалко, что ль? Я ж рюмашку и хватит.

Лидия Петровна засмеялась:

- Вот глот-то, прям не может без нее...

Она подошла к буфету, вытащила из кармана ключи, отперла, достала початую бутылку и треснутую рюмку.

- Ну, вот, а разговору-то! - засмеялся Степан Иваныч, потирая руки.

Она поставила перед ним рюмку, налила и убрала бутылку:

- Пей, да закусывай.

Степан Иваныч поднял рюмку, посмотрел сквозь нее на зеленый кухонный абажюр и медленно выпил:

- Хааа... вот и порядок...

Он сунул в рот кусок оладышка.

- Ну, успокоился? - улыбаясь, смотрела на него Лидия Петровна.

- А то как же! - ответно улыбнулся он.

- Ну, слава богу...

Она перевернула оладьи, зевнула:

- Оооаахх...

- Чего, устала что ль?

- Да есть немного.

- Ну, попечешь, да ложись.

- Лягу, наверно... настиралась и устала вот...

- Много осталось-то?

- Да нет, немного... - она посмотрела на него и улыбнулась. - Степ, что-то ты, как переехали, все прибаутки свои забыл.

- Как забыл? - поднял голову Степан Иваныч, - Ничего я не забыл. Помню все.

- Чего ж тогда не балагуришь, как раньше?

- Да, захочу и побалагурю...

- Забыл небось все. Как вы с председателем соревновались бывало.

- Ничего я не забыл. Все помню. Ты думаешь - городским стал и разучился.

- А что - не разучился? По-старому не разучился?

Степан Иваныч шлепнул ладонью по столу:

- Голова! Я и по-новому могу!

- Да ну? А я думала, ты и про лапти с лыками забыл.

Степан Иваныч улыбнулся и быстро заговорил:

- Как во красном во кремле хуй женился на пизде. Обои - Герои Труда, хуй стар, а пизда молода. Леонид Ильич их поздравил, в Грановитой палате оставил. Запер дверь и пошел почивать. А хуй пизду стал миловать. Опосля я в той палате был, от расстройства душевного выл, на подушки мятые глядел, да в потолок пердел, простыни нюхал, да в унитаз ухал, залупу мочил, да на Валентину Николаеву-Терешкову дрочил!

Лидия Петровна расхохоталась:

- Ха-ха-ха! Ой, не могу! Ой, лихо мне!

Степан Иваныч тоже смеялся:

- Во как. А ты говоришь - разучился.

- Ой, мамушка моя, ой не могу! Держи меня, Степ!

- Ты б заместо ржачки, лучше б рюмашку мне налила, за смекалку-то!

Лидия Петровна вытерла слезы, подошла к буфету:

- Да. За это надо. Заслужил... ой, не могу! Ну и Степа!