Надежда Тэффи - Том 2. Неживой зверь

– Вот не будешь меня слушаться – уйду к деткам Корсаковым, они свою нянечку любят и ждут.

А детки Корсаковы уже сами давно от старости из ума выжили. Один – генерал в отставке, другой за разгул под опеку взят.

И любила нянька всякие страсти.

Как-то рассказывала, что собственными глазами видела водяного.

– Жила я у вашей тетеньки и пошла с Лизанькой утром к речке гулять. Вдруг слышу, ухнуло что-то, будто из пушки выпалило, и вся вода ходуном пошла. Хорошо, что со мной младенчик был, ангельская душенька и меня сохранила, а то бы водяной обязательно в речку утянул.

Я потом спрашивала у тетки, что это за история.

– А просто кучер купался, – сказала тетка.

Много нянька вообще всякой ерунды плела, но на этот раз факт налицо: кухарка ушла из-за веника.

Рассказала я всю эту историю мужу. Тому было досадно, что хорошая кухарка ушла.

– Наверное, это Устиньины фокусы. Давно следует ее выгнать. Я с ней на днях поговорю. Надоела она мне.

– Да и мне тоже, – сказала я.

Так почти и порешили – Устинью гнать.

Только вот ушел как-то муж вечером в клуб, а я сидела у себя в спальной, собираясь спать ложиться. И помню, было у меня что-то на душе беспокойно. От того ли, что ветер в трубе выл – такая весна была скверная с метелями, со снежными заносами – ужас.

Воет ветер, стучит заслонкой – тоска!

И вдруг входит нянька. Лицо мудрое, губы сжаты…

– Господи! Нянюшка! Что случилось?

А она подошла поближе, оглянулась, да и говорит:

– Барыня, а барыня, вы в столовую вечером не заходили?

– Нет, – говорю, – не заходила. А что?

– Ну, так пойдите, посмотрите, что у нас там делается. А я, воля ваша, больше в этом доме не останусь.

Очень удивленная, пошла я за нянькой в столовую, остановилась у дверей. Ничего – комната как комната, над столом лампа горит.

– Да вы на стулья посмотрите – аль не видите? Смотрю – стоят стулья вокруг стола, странно стоят: спинками к столу, сиденьем наружу. Вся дюжина так поставлена.

– А этот, смотрите, тринадцатый, как сюда попал?.. Смотрю – и правда стоит отдельно около узкого края на хозяйском месте какой-то ковровый стулик, совсем мне неизвестный…

– Что же все это значит?

Нянька зловеще молчала.

– Может быть, это Валечка играла?.. – сказала я.

– Это полуторагодовалый ребенок такие тяжелые стулья станет двигать! Выдумали тоже!

Я совсем растерялась. Может быть, теперь смешно покажется, но тогда, уверяю вас, было очень жутко. Комната вдруг показалась совсем незнакомой, и лампа как будто как-то странно горит. И этот тринадцатый стул. Бог знает откуда взявшийся…

Говорю робко:

– Нянюшка! Может быть, лучше стулья на место поставить?

Она даже испугалась:

– Ой, что вы это говорите! Да разве их можно теперь с места сдвинуть! На ем на каждом сампосидел.

– Нянюшка. А зачем же все это сделано?

– А затем, что нам отсюда всем поворот показан.

– Поворот?

– Да, от ворот поворот, вот Бог, а вот порог. Поворачивайте, и вон отсюда!

– Нянюшка, милая, а Валечка что? Валечка спит? – с ужасом спрашиваю я.

– Валечка спит. А с вечера молочка просила, – зловеще ответила нянька и, помолчав, прибавила: – А когда у Корсаковых Юшенька помирал, так все чаю просил.

Тут уж я ждать не стала. Бросилась в переднюю, схватила с вешалки шубу и побежала в клуб за мужем.

Нервы были так напряжены, что, когда из-за забора тявкнула на меня собака, я взвизгнула и пустилась бежать. От страха все дома казались незнакомыми, и я чуть не заблудилась в наших четырех улицах.

Добралась до клуба, вызвали мне мужа.

– У нас в доме не ладно, – лепетала я. – Стулья перевернуты… Тринадцать… Няня говорит, что надо сейчас же съезжать, Валечка просила молока.

Тут я заплакала.

Муж слушал с ужасом и ничего не понимал.

– Подожди минутку, – сказал он наконец. – Я сейчас посоветуюсь с исправником.

– Скорее! – кричу ему вслед. – Дома ребенок один остался.

Вышел ко мне исправник. Я пролепетала ему все, что знала. Муж смущенно посматривал, бормотал ерунду про дамские нервы, но исправник отнесся ко всему очень деловито, покряхтел и заявил, что пойдет сейчас же вместе с нами и выяснит дело на месте.

Исправник наш был старый опытный взяточник, человек приятный, любил пожить и жить давал другим.

Пошли вместе домой. Я, чувствуя себя под двойной защитой супружеской любви и закона, немножко успокоилась. Исправник расспрашивал по дороге о нашей прислуге. Мы отвечали, что кухарка в комнаты не входит, горничная живет уже больше года, а нянька вообще вековечная.

Вошли в дом, открыли дверь в столовую.

Я, хоть и была под двойной защитой, сразу опять поддалась прежнему впечатлению.

Исправник постоял на пороге.

– Все здесь оставлено в неприкосновенности?

– Да, да.

– Мм… Это хорошо, что вы ничего не трогали. Попросите сюда прислугу. По очереди.

Приплелась нянька. Лицо мудрое.

– Ну, старуха, показывай все, что знаешь по этому делу.

К удивлению моему, нянька вдруг от всего отперлась.

– Знать ничего не знаю и ведать не ведаю. А только в столовую вы меня никакой силой войти не заставите.

Исправник посмотрел на нее с уважением и велел позвать следующих.

Пришла сонная кухарка, ответила на все «а мне ни к чому», с ударением на «о», икнула и ушла.

Потом вызвали Устинью.

Исправник приосанился, налетел орлом.

– Эт-то что у вас за безобразия? Зачем ты стулья переворотила?

Устинья стояла, поджав губы, опустив глаза.

– Я ничего не трогала, со стола прибрала и пошла на кухню.

– А тринадцатый стул откуда? Отвечай, шельма!

– Ничего я не брала и ничего не знаю.

– Ну это мы сейчас увидим! Нет ли у вас где-нибудь земли? – обратился он к мужу.

– Мое личное имение в Могилевской губернии, – растерянно отвечал тот.

– Да нет, я не про то… Да вот иди, шельма, сюда. Он схватил Устинью за локоть и потянул к кадке с фикусом.

– Вот. Бери, ешь землю, если не виновата.

Устинья покорно взяла щепотку земли и пожевала.

– Тэ-эк! – одобрил исправник. – Можешь идти.

Устинья спокойно вышла.

– Ну, раз она на своей правде землю ела, значит, она вне подозрения. Тэ-эк. Теперь я вам пришлю городового, пусть у вас в передней переночует. Если чуть что – сейчас же дайте знать в полицию. А теперь разрешите приложиться к ручке и прошу ни о чем не беспокоиться. И не в таких переделках бывали.

Ушел.

Остались мы вдвоем и не знаем, что делать. Зашли в детскую. Валечка спит, Нянька лежит на спине и точно муху с губы сдувает – значит, тоже спит.

– Хочешь, заглянем в столовую? – говорю я.

– К чему? Что за смысл?

Вижу, не хочется ему.

Пошли спать. Света, однако, не гасили.

Я уже задремала…

– Не кажется ли тебе, что кто-то по столовой ходит? – спрашивает шепотом муж.