Федор Сологуб - Том 1. Тяжёлые сны

– Сердце черствеет, – тихо докончила Анна.

– Да, сердце черствеет!

– Вот как я удачно подаю реплики! – сказала Анна, смеясь.

Минутная задумчивость быстро сбежала с ее лица.

– Отвлеченный разговор в неподходящей рамке, – ответил Логин, стараясь попасть в ее тон для окончания разговора. – А знаете, кто мне из всего этого общества всех симпатичнее?

– Кто? – спросила Анна, слегка нахмуривая брови.

– Баглаев.

– Неужели! Что в нем хорошего? Болтает, врет.

– Да. Он нравится мне тем, что он самый непосредственный из мерзавцев. У него нет ничего в душе, кроме того, что ползает на языке.

Барышня с бледными глазами подошла к Анне и заговорила с нею. Логин отошел и встретил Андозерского.

– Ищу визави. Танцуешь? – озабоченно спросил его Андозерский.

– Нет, где мне!

– Так, дружище, нельзя, – что ты кисляем таким? Бери с меня пример. А я тут около Неточки занялся.

– Ну, и что ж?

– А вот надо этого актеришку проучить, Пожарского, – ухаживать вздумал. И какой он Пожарский, – просто буйский мещанин Фролов, и пьяница вдобавок, мразь этакая!

– Не все ли равно! Фролов так Фролов.

– Ну да! Да, впрочем, и все здешние актеры – те же золоторотцы, босяки. Надоедят публике, перестанут сборы делать и поплетутся в другой город по образу пешего хождения, на своих подошвах, вздев сапоги на палочку. Ну, пойду искать.

Логин подошел к Нете; она разговаривала с незнакомою Логину барышнею. Сел рядом с Нетою, нагнулся к ее уху и тихо спросил:

– Кто лучше: Пожарский или Андозерский? Нета вскинула на него глаза и постаралась придать им строгое выражение. Логин спокойно улыбался и настойчиво глядел прямо в ее глаза. Спрашивал:

– Для вас-то кто лучше кажется?

– Послушайте, так нельзя спрашивать, – отвечала Нета с легонькою растяжкою, стараясь выдержать строгий тон.

– Полноте, отчего же нельзя?

– Отчего? Да только вы способны так спрашивать.

– Но, однако, кто же лучше?

Нета засмеялась. Сказала с жеманною ужимкою:

– Андозерский – ваш друг.

– О, я не передам.

– Да, в самом деле? Ах, как вы меня утешили! А я этого-то и боялась.

– Так кто же лучше?

– Знаете, ваш друг чванен и скучен не по возрасту, – сказала Нета.

Сделала капризную гримасу.

– Да. А неправда ли, как мил и остроумен Пожарский?

– Прелесть! – искренним голосом воскликнула Нета.

– А вы не знаете его фамилии?

– Вот странный вопрос!

– Пожарский – по сцене. Настоящая фамилия – Фролов.

– А я не знала.

– Буйский мещанин. В Костромской губернии есть город Буй.

– Что ж из этого? – краснея и досадуя, спросила Нета.

В замешательстве она так сильно, по привычке, щипнула свою щеку, что на ней осталось явственное пятнышко.

– Так, к слову пришлось, – равнодушно усмехаясь, сказал Логин.

Нета замолчала. Логин отошел.

«Я сегодня веду странные разговоры», – подумал он.

Пожарский был первый актер нашего театра. Он нес на своих плечах весь репертуар, играл Хлестакова в «Ревизоре», а иногда и городничего, и Гамлета, и все, что придется, кувыркался в водевилях, умирал в трагедиях, пел куплеты, читал стихи и сцены ид еврейского, армянского, народного и всякого иного быта в дивертисментах. Вне сцены он был разбитной малый, мог выпить водки сколько угодно, мало хмелел при этом и бывал душою общества в компании пьяных купчиков, которых мастерски обыгрывал в стуколку. Состязаться с ним в этом искусстве мог один только Молин.

Публика любила Пожарского, – театр в его бенефисы бывал полон, и ему подносили ценные подарки: иногда серебряный портсигар, иногда роскошный халат с кистями и с ермолкою. Но денег у него не водилось, – все добытое от искусства или от карт немедленно пропивалось. На его счастье, всегда находилась сердобольная вдовушка, которая заботилась об его удобствах. Теперь Нета уязвила его сердце не на шутку – он пил меньше обыкновенного и уже месяца два порвал с своею последнею подругою.

Кончилась вторая кадриль. Воздух сделался мглистым. Неприятно пахло духами, потом и ароматною смолкою. Середина залы опустела. Туманными казались неяркие цвета платьев на барышнях. Кавалеры успели проглотить по несколько рюмок водки, но многие из них в антрактах между танцами все еще держались подальше от дам, только глаза их приобретали алчное выражение. Несколько безусых юношей робко вертелись около барышень; они старались быть развязнее и беспрестанно густо краснели. Глаза их блестели, улыбки были пошлые.

Пожарский страстно шептал Нете:

– Видеть вас хоть изредка, хоть издали, чтобы потом унести в памяти ваш милый образ, как святыню, и молиться ему, – и это одно было бы для меня блаженством, для которого стоит жить. Вы одна отнеслись ко мне как к человеку, а не гаеру.

Нета делала актеру нежные глазки. Сказала:

– Но вас здесь так почитают!

– Почитают! Да, пожалуй, даже любят, как шута, как забавника. Никому нет дела до того, что и в груди актера бьется человеческое сердце. Когда мы на сцене, мы заставляем плакать и смеяться, и нам рукоплещут. А в обществе – нас презирают.

– О, неправда!

– Доброе, доброе дитя! Вы еще не знаете людей, они злы и неблагодарны. Актер, по их мнению, всегда ломается, и его чувства не настоящие, и все его поступки – дурацкие выходки. Поскользнись актер на этом паркете – весь зал задрожит от хохота: комедиант коленце выкинул!

– Не все же на свете злые люди, Виталий Федорович.

– Да, да, это верно. Вот, например, господин Логин, – Гамлет, принц датский; он не засмеется, потому что не только актеров – он и весь мир презирает. А вот благородный отец, добродетельный Ермолин, – он слишком высоко парит, чтоб на какого-нибудь фигляра любоваться… Но прочь черные мысли! Пусть толпа командует: смейся, паяц! – передо мною вы, белая голубка в стае черных грачей!

Нета смотрела на актера с восхищением и жалостью; розовые тонкие губы улыбались растроганно; белокурые локоны трепетали над нащипанными украдкой щеками.

Логин сказал Андозерскому:

– Кажется, Неточка находит Пожарского пленительным.

– Ну, это дудки! – самоуверенно отвечал Андозерский.

– Однако взгляни, как они мило беседуют.

– А вот я его спугну.

Андозерский подошел к Пожарскому, бесцеремонно хлопнул его по плечу и сказал:

– Ну что тут лясы точить пойдем, брат, выпьем.

Пожарский быстро глянул на Нету и повел плечом. Его быстрая усмешка и торжествующий взгляд сказали ей:

«Вот видите, я прав!»

Нета вспыхнула и посмотрела на Андозерского гневно засверкавшими глазами. Пожарский встал, принял вид из «Ревизора» и сказал беззаботно, как Хлестаков:

– Пойдем, душа моя, выпьем.

Потом он галантно раскланялся с Нетою и пошел за Андозерским. Нета провожала их опечаленными глазами. Белый веер дрожал и судорожно двигался в ее маленьких руках.