Федор Сологуб - Том 1. Тяжёлые сны

– Какую ты чепуху говоришь, Ленька! Ну, сам посуди, с чего им так поступать?

– С чего: кто гуся, кто-что…

– Ну, уж это…

– Да они сами говорят, богатенькие-то, хвастают:

«Мы и не учась перейдем, нам что!..» А у нас на экзамене барышни были сегодня, – учительницы из прогимназии. Ну, при них легче было. И меня при них спросили.

– Потому-то ты только и ответил?

Ну да, я и так бы… Вот видишь, знать надо, – никто тебя не обидит.

– А все-таки зачем же – такие несправедливости? – запальчиво заговорил Леня. – И как не обидят? Они – такие слова придумают… Вот одного у нас спросили сегодня: «Что такое – дикие?» Это в книге о дикарях читали. Ну, а он и не знает сказать, что такое – дикие. Вот батюшка и говорит: «Ну, как ты не знаешь, что такое – дикие, – да вот твой отец дикий!» А у него отец – деревенский. Это он нарочно, чтоб барышень насмешить. Тем забавно, а мальчику обидно, – потом заплакал, как его отпустили. Зачем так? Ведь это неправда! Дикие Богу не молятся, ходят голые, земли не пашут, падаль пожирают. И всегда-то наш батюшка любит так издивляться.

– Издеваться.

– Вот, издеваться, – протянул мальчик.

– Ну что ж, – спросил Логин, – вам, конечно, жалко, что Алексея Иваныча у вас на экзаменах не было.

– А вот и не жалко. Он самый жестокий. У него и на уроках наплачешься. Я у него на уроках семьдесят два раза на коленях стоял, – да все больше на голые колени ставит.

– Вот ты как много шалил, – нехорошо, брат!

– Да, кабы за шалости, а то все больше так здорово живешь.

Как ни дико было то, что говорил Ленька, Логин верил и имел на то основания: дурною славою в нашем городе пользовалось здешнее городское училище. Да и в гимназии, где служил Логин, совершались несправедливости, хотя в формах гораздо более мягких, почти незаметных для гимназистов. Учителя в гимназии не гнались так отчаянно за взяткою, как в городском училище, – дорожили больше приятным знакомством. Было также во многих желание угодить директору, а потому и отношения учителя к тому или другому гимназисту сообразовались с отношениями директора. Замечалось у иных стремление доказать малосостоятельным родителям, что напрасно они пихают своих сыновей в гимназию.

Когда стало темнеть и Логин был один наверху, неясное волнение снова овладело им. Пригрезившийся утром мальчик стоял перед ним, едва он закрывал глаза. Читая, Логин часто бросал книгу, чтобы закрыть глаза и увидеть мальчика. Нестерпимо дразнил его мальчишка румяною, назойливою улыбкою. Казалось, что теперь он румянее и телеснее, чем был раньше, – как будто, рея над Логиным, набирался сил и крови. Когда Логин, погасив свечу и закрываясь одеялом, опустил голову на подушку, – губы мальчика дрогнули, зашевелились, он заговорил что-то быстро, но невнятно, сделался вдруг особенно живым и, все более приближаясь к Логину, начал падать куда-то набок, быстрее, быстрее, опрокинулся и исчез. Логин заснул.

Утром, в лучах солнца, пыльных и задорных, опять засветились рыжеватые волосы мальчика, опять пригрезилась его улыбка и слова, невнятные, но звонкие, и дольше вчерашнего стоял он перед открытыми гладами Логина и медленно таял.

Чтоб избавиться от нечистого обаяния, Логин старался представить Анну, и его опять потянуло увидеть и услышать ее.

Логин вышел из дому. Пусто было на улицах, только в одном месте толпа мещан и тот же парень с оловянными глазами попались навстречу; молча пропустили его. Вышел за город по дороге к усадьбе Ермолиных. Битый час проходил по извилистым тропинкам в лесу, вблизи дома Ермолина, и не решился войти туда. Думал:

«Что общего между нею, чистою, и мною, порочным? Какая пытка мне быть теперь с нею: безнадежное блуждание у закрытых дверей потерянного рая!»

Потом он вдруг уличил себя в тайной надежде, что случайно увидит Анну, встретит ее на знакомых ей тропинках. Стало досадно и стыдно, и он быстро пошел домой. У Летнего сада встретил Андозерского. Андозерский хмуро улыбнулся и сказал неискренним голосом:

– Зайдем, дружище, шары попихаем на шаропихе.

– Не хочется, – ответил Логин, пожимая его руку. Мягкое и теплое прикосновение этой руки было неприятно.

– Что так? На охоту, брат, собрался? Смотри не промахнись.

Андозерский самодовольно захохотал и скрылся в саду. Логин стоял на пыльной дороге и досадливо смотрел ему вслед. Поднялся легкий ветерок, пыль и соломинки повлеклись из города, пошел за ними и Логин.

Пыльные столбы плясали перед ним, дразнили его, слагались в черты Андозерского: и слова, и фигура – все в Андозерском было противно. Логин сделал усилие не думать об Андозерском, и это удалось. Однако не даром.

Пыльные столбы все плясали вокруг, и рядом засияла назойливая улыбка, сверкнули лукавые глаза и потухли. Пылью рассыпалась привидевшаяся внезапно знойная серая морока, но что-то коварное было в ее появлении. Логину стало грустно.

В печальной задумчивости, наклонив голову, шел он по шоссе, потом свернул на тропинку во ржи. Среди шумящей ржи прошел он с полверсты и вдруг встретил Анну. Она была в легком и коротком желтовато-розовом сарафане. Тонкая паутина серой пыли мягко охватывала окрыленные легким и вольным движением ноги. Широкие, отогнутые по бокам вниз поля легкой соломенной шляпы со светло-розовыми лентами бросали тень на ее смуглое лицо. Улыбалась Логину. Сказала:

– Вот встреча! Вы гуляете здесь, да? А я по делу.

– Куда, можно спросить?

– А вот там деревня Рядки, – там у меня дело. Отец послал.

– Благотворительное? – с жесткою улыбкою спросил Логин, пропуская Анну вперед и идя за нею. Анна засмеялась и спросила:

– Вы не любите благотворительных дел?

– Помилуйте, что это за дела! Забава сытых, – отвечал он, угрюмо рассматривая узкие лямки ее сарафана, лежащие на желтоватой белизне открытой сорочки.

– А я думаю, что это и есть настоящие дела. Только слово нехорошее, книжное. И его употребляли слишком много, неразборчиво. А дела помощи… Да у нас, людей сытых, как вы называете, и дел-то других почти быть не может.

– Есть лучшее дело.

– Какое? – спросила Анна, оглядываясь на Логина.

– Искание правды.

– Это – отвлеченное дело. А правда – не в добре и не во зле, она – только в любви к людям и к миру, ко всему. Хорошо все любить, и звезду, и жабу.

– Едва ли много правды в любви, – тихо сказал Логин.

– А это, однако, так. Люди ищут правды и приходят к любви. Мне представляется, что так дело и шло. Сначала люди жили надеждою. Надежда часто обманывала и отодвигалась все дальше, как марево: евреи ждут Мессии, христиане надеются на загробную жизнь, – и вот люди стали жить верою. Но век веры кончается.

– Да, кончается, – старые боги умерли. А все-таки сильна потребность в вере. Новые божества еще не родились, и в том и вся наша беда, и вся разгадка нашего пессимизма.