Федор Сологуб - Том 2. Мелкий бес

Надежда краснела и кусала губы, чтоб удержаться от смеха. За дверью продолжали раздаваться те же звуки. Володин скромно потупил глаза. Ему казалось, что дело идет на лад.

– Какой товар? – осторожно спросила Надежда. – Извините, я не понимаю.

– Ну, как не понимаете! – недоверчиво сказал Передонов. – Ну, я прямо скажу: Павел Васильевич просит у вас руки и сердца. И я за него прошу.

За дверью что-то упало на пол и каталось, фыркая и вздыхая. Надежда, краснея от сдержанного смеха, смотрела на гостей. Предложение Володина казалось ей смешною дерзостью.

– Да, – сказал Володин, – Надежда Васильевна, я прошу у вас руки и сердца.

Он покраснел, встал, сильно шаркнул ногою по ковру, поклонился и быстро сел. Потом опять встал, положил руку к сердцу и сказал, умильно глядя на барышню:

– Надежда Васильевна, позвольте объясниться! Так как я вас даже очень люблю, то неужели же вы не захотите соответствовать?

Он ринулся вперед, опустился перед Надеждою на колено и поцеловал ее руку.

– Надежда Васильевна, поверьте! Клянусь! – воскликнул он, поднял руку вверх, и со всего размаху ударил ею себя в грудь, так что гулкий звук отдался далече.

– Что вы, пожалуйста, встаньте! – смущенно сказала Надежда, – к чему это?

Володин встал и с обиженным лицом вернулся к своему месту. Там он прижал обе руки к груди и опять воскликнул:

– Надежда Васильевна, вы мне поверьте! По гроб, от всей души.

– Извините, – сказала Надежда, – я, право, не могу. Я должна воспитывать брата, – вот и он плачет там за дверью.

– Что ж, воспитывать брата! – обиженно выпячивая губы, сказал Володин,

– это не мешает, кажется.

– Нет, во всяком случае, это его касается, – сказала Надежда, поспешно подымаясь, – надо его спросить. Подождите.

Она проворно выбежала из гостиной, шелестя светло-желтым платьем, за дверью схватила Мишу за плечо, добежала с ним до его горницы и там, стоя у двери, запыхавшись от бега и от подавленного смеха, сказала срывающимся голосом:

– Совсем, совсем бесполезно просить, чтобы не подслушивал. Неужели необходимо прибегнуть к самым строгим мерам?

Миша, обняв ее у пояса и прижимаясь к ней головою, хохотал, сотрясаясь от хохота и от старания заглушить его. Сестра втолкнула Мишу в его горницу, села на стул у двери и засмеялась.

– Слышал, что он выдумал, твой Павел Васильевич? – спросила она. – Иди со мной в гостиную, да смеяться не смей. Я у тебя спрошу при них, а ты не смей соглашаться. Понял?

– Угу! – промычал Миша и засунул в рот конец платка, чтобы не смеяться, что, однако, мало помогало.

– Закрой глаза платком, когда смеяться захочется, – посоветовала сестра и опять повела его за плечо в гостиную.

Там она посадила его на кресло, а сама поместилась на стуле рядом. Володин смотрел обиженно, склонив голову, как барашек.

– Вот, – сказала Надежда, показывая на брата, – едва слезы уняла, бедный мальчик! Я ему вместо матери, и вдруг он думает, что я его оставлю.

Миша закрыл лицо платком. Все тело его тряслось. Чтобы скрыть смех, он протяжно заныл:

– У-у-у.

Надежда обняла его, незаметно ущипнула за руки и сказала:

– Ну, не плачь, миленький, не плачь.

Мише стало так неожиданно больно, что на глазах показались слезы. Он опустил платок и сердито посмотрел на сестру.

«А вдруг, – подумал Передонов, – мальчишка разозлится и начнет кусаться; людская слюна, говорят, ядовита».

Он подвинулся к Володину, чтобы в случае опасности спрятаться за него. Надежда сказала брату:

– Павел Васильевич просит моей руки.

– Руки и сердца, – прибавил Передонов.

– И сердца, – скромно, но с достоинством сказал Володин.

Миша закрылся платком и, всхлипывая от сдержанного смеха, сказал:

– Нет, ты за него не выходи, а то как же я буду?

Володин заговорил дребезжащим от обиды и волнения голосом:

– Меня удивляет, Надежда Васильевна, что вы спрашиваетесь у вашего братца, который, к тому же, изволит быть еще мальчиком. Если бы он даже изволил быть взрослым юношей, то и в таком случае вы могли бы сами. А теперь, как вы у него спрашиваетесь, Надежда Васильевна, это меня очень удивляет и даже поражает.

– У мальчишек спрашиваться – мне это даже смешно, – угрюмо сказал Передонов.

– У кого же мне спрашиваться? Тете – все равно, а ведь его я должна воспитывать, так как же я выйду за вас замуж? Вы, может быть, станете с ним жестоко обращаться. Не правда ли, Мишка, ведь ты боишься его жестокостей?

– Нет, Надя, – сказал Миша, выглядывая одним глазом из-за своего платка, – я не боюсь его жестокостей, где ж ему! а я боюсь, что Павел Васильевич меня избалует и не даст тебе ставить меня в угол.

– Поверьте, Надежда Васильевна, – сказал Володин, прижимая руки к сердцу, – я не избалую Мишеньку. Я так думаю, что зачем мальчика баловать! Сыт, одет, обут, а баловать ни-ни. Я его тоже могу в угол ставить, а совсем не то, чтоб баловать. Я даже больше могу. Так как вы – девица, то есть барышня, то вам, конечно, неудобно, а я и прутиком могу.

– Оба в угол будете ставить, – плаксиво сказал Миша, закрывшись опять платком, – вот вы какие, да еще прутиком, нет, это мне невыгодно. Нет, ты Надя, не смей выходить за него.

– Ну вот, вы слышите, я решительно не могу, – сказала Надежда.

– Мне очень странно, Надежда Васильевна, что вы так поступаете, – сказал Володин. – Я к вам со всем расположением и, можно сказать, пламенно, а вы, между прочим, из-за братца. Если вы теперь из-за братца, другая изволит из-за сестрицы, третья – из-за племянника, а там и еще из-за кого-нибудь из родственников, и все так не будут выходить замуж, – этак и род людской совсем прекратится.

– Об этом не беспокойтесь, Павел Васильевич, – сказала Надежда, – пока еще такой опасности свету не грозит. Я не хочу выйти замуж без Мишина согласия, а он, вы слышали, не согласен. Да и понятно, вы его с первого слова сечь обещаетесь. Этак вы и меня поколотите.

– Помилуйте, Надежда Васильевна, да неужели же вы думаете, что я себе позволю такое невежество! – отчаянно воскликнул Володин.

Надежда улыбнулась.

– Я и сама не чувствую желания выходить замуж, – сказала она.

– Вы, может быть, хотите в монашки итти? – обиженным голосом спросил Володин.

– К толстовцам в их секту, – поправил Передонов, – землю навозить.

– Зачем же мне итти куда-нибудь? – строго спросила Надежда, вставая со своего места, – мне и здесь хорошо.

Володин тоже встал, обиженно выпятил губы и сказал:

– После этого, если Мишенька показывает ко мне такие чувства, а вы его, оказывается, что спрашиваете, то это выходит, что я должен и от уроков отказаться, потому что как же я теперь стану ходить, если Мишенька ко мне этак?

– Нет, зачем же? – возразила Надежда: – это совсем особое дело.