М. Забелло - Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

— Да за что же? Я не кралъ! Напраслина одна. Пьянъ былъ, взяли пьянаго, да въ арестантской сапоги украли и деньги вытащили изъ кармана, а послѣ еще въ воровствѣ обвиняютъ!..

— Пойдемъ! Чего даромъ болтать. Мировой судья разберетъ, — легко беря Тихонова за руку, говорилъ полицейскій.

— Ну, и пойдемъ! Тутъ денной грабежъ!.. Одно слово — полиція!

— Паспортъ есть? — сердито спросилъ полицеймейстеръ.

— А то нѣтъ? — Есть! Ошибкой должно не украли!.. Есть, небойсь!

— Веди, веди его! — сердито сказалъ полицеймейстеръ.

— Самъ пойду. Небойсь, не изъ трусливыхъ… Я не воръ! Самого обокрали. Выпилъ — эко грѣхъ!.. А грабить не позволено и самъ я — не воръ. Денной грабежъ… Одно слово — полиція! — дерзко и громко кричалъ уже у дверей Тихоновъ.

— А ты что?… Ступай сюда! — обратился полицеймейстеръ къ стоявшему у дверей мальчику, одѣтому въ нанковый халатъ и безъ сапогъ. Онъ выглядывалъ худенькимъ, тощимъ, но веселые глазки его блестѣли и мягкіе темные волосы на головѣ были причесаны и смазаны масломъ. — Ты за что приведенъ? — спросилъ полицеймейстеръ, когда мальчикъ подошелъ къ столу.

— Не могу знать, — съ дѣтскою наивностію отвѣчалъ мальчикъ, держа руку у пояса, какъ держалъ онъ ее тамъ и стоя у дверей.

— Врешь, плутишка! Укралъ, видно, что? Изъ части тебя привели? — спрашивалъ улыбаясь полицеймейстеръ.

— Изъ мироваго.

— А кто привелъ?… Городовой?

— Хозяинъ.

— А кто твой хозяинъ?

— Мавра Захарычъ.

— А за что онъ тебя, шельмеца, привелъ?

Мальчикъ принялъ ручонку отъ пояса и, поднявъ халатикъ, сталъ спиной къ полицеймейстеру. Штанишки его опустились, цодъ халатикомъ не было рубахи и на голой спинѣ мальчика, отъ плечъ до ногъ, видна была широкая синяя полоса, произведенная кнутомъ или палкою.

— Стань, чертенокъ, лицомъ! Подними штаны, плутъ! — смѣясь, сказалъ полицеймейстеръ.

Мальчикъ подобралъ дрянные холщевые панталоны и опустилъ халатикъ.

— Это онъ…. Палкой хватимши, — сказалъ мальчикъ, становясь лицомъ въ полицеймейстеру.

— За что-жь онъ тебя „хватимши“? — подражая мальчику, спросилъ полицеймейстеръ, продолжая улыбаться.

— Онъ пришелъ, а я подъ бѣгунками лежалъ. Онъ и полоснулъ…. А я бѣгунки чистилъ.

— А потомъ что было?

— Мировой до себя звалъ.

— Ну?

— Мировой глядѣлъ. Штраха наложилъ.

— На тебя?

— На хозяина.

— Ну?

— Ну, онъ сюда меня и приволокъ.

— За вихоръ?

— За шиворотъ.

— По улицѣ за шиворотъ велъ?

— На пролетку за шиворотъ стащилъ.

— Изъ дому?

— Изъ мироваго.

— Больше никого нѣтъ? — спросилъ полицеймейстеръ у возвратившагося полицейскаго.

— Нѣтъ-съ никого, — отвѣчалъ тотъ.

— Посадить его пока въ арестантскую! — показывая глазами на мальчика, сказалъ полицеймейстеръ полицейскому и вышелъ.

— Заснумши? — входя въ комнату, гдѣ въ томъ же положеніи сидѣлъ Бибиковъ, спросилъ полицеймейстеръ.

— Гдѣ заснумши! Все ефти дѣла въ головѣ…. Видалъ тамъ-то мово мальца? Вученика мово, Филаретъ Пупліевичъ, видалъ? — говорилъ медленно Бибиковъ.

— Видалъ… Видалъ, какъ ты его хватимши отъ плеча до самаго низа спины… Откуда это у тебя сила взялась?

— Пущай въ работу не спитъ! Нешто меня, въ ученіи бымши, не пороли? — Не разъ пробовалъ…. Ну, и человѣкомъ сталъ. Гляди, заведеніе свово имѣемъ, начальствомъ уважаемъ!.. А тутъ, поди грѣхъ какой: разъ хватимши, чуть въ арестантскую не угодилъ!

— Ты погоди рюмить! Я велю водки подать, а ты по порядку и толкомъ разскажи, какъ и что. Марѳа! — крикнулъ полицеймейстеръ и, когда явилась Марѳа, велѣлъ подать водки и икорки.

— Получилъ это я повѣстку изъ мироваго, опосля нынѣшняго дня дней десять будетъ, — разсказывалъ Бибиковъ. — Читаю. Вышло, зовутъ меня до мироваго, — за плохой харчь мировой на судъ зоветъ… А зоветъ меня мировой объ томъ, что скотина энтотъ, вученикъ хозяйскій, на свово хозяина въ энтомъ обиду принесъ…. Ну, я и осерчалъ, чуть не бѣгши въ заведеніе. Гдѣ подлая душонка, вученикъ Сашка, гдѣ? — спрашиваю. — Бѣгунки моетъ, — сказываютъ. Я на дворъ. Гляжу, а онъ, каторжный, подъ бѣгунками растянулся на брюхѣ, голову задрамши, да въ носу ковыряетъ… Ну, я его и полоснулъ…. Подлинно-чудо, самъ опосля дивился, откуда сила эфта…. Ажно смѣхъ пронялъ и злость прошла, — ловко, значитъ, полоснулъ.

Женщина въ деревенскомъ костюмѣ принесла подносъ, на которомъ стоялъ графинъ съ водкой, двѣ рюмки, тарелка съ чернымъ хлѣбомъ и тарелка съ кускомъ икры. Вмѣстѣ съ женщиной въ кабинетъ полицеймейстера вбѣжала хорошенькая дѣвочка лѣтъ семи, одѣтая въ ситцевый сарафанъ и кумачевую рубашку.

— А, моя юдочка! Ну, поди, поди ко мнѣ. Водку пришла пить?… Хочешь? — наливая водку въ рюмки и обращаясь къ дѣвочкѣ, говорилъ ласково полицеймейстеръ.

— Во здравіе! — кивнувъ головой Бибикову и подмигнувъ указательно на другую рюмку, сказалъ затѣмъ полицеймейстеръ и, „по пожарному“, опорожнилъ одну рюмку.

— Всякаго благополучія! — сказалъ Бибиковъ и медленно пропустилъ водку изъ второй рюмки.

— А икорки хочешь, дочка? — посадивъ дѣвочку на колѣни, спросилъ полицеймейстеръ.

— Не хочу. Вези на пожаръ, папа! — отвѣтила дѣвочка.

— На пожаръ захотѣла? Изволь, изволь….- и полицеймейстеръ началъ дрожать ногами, такъ что дѣвочка подскакивала, сидя у него на колѣняхъ.

— Сильнѣй, папа, сильнѣй! — кричала дѣвочка.

— Изволь, изволь…. Во всю прыть?… Катай, лошадки, мадмазель полицеймейстерша ѣдетъ!.. Сторонись!.. Эй, купчина, спасай свово грузное тѣло, а то задавитъ те мадмазель полнцеймейстерша!.. Пади!

— Ха-ха-ха! — смѣялась дѣвочка.

— И какой это у васъ, барышня, папаша веселый! Не надыть лучшаго папаши… Правда, барышня? — утираясь платкомъ, сказалъ Бибиковъ.

— Папа — добрый, а вы — толстый. Я папу люблю, а васъ нѣтъ, — продолжая подпрыгивать на колѣняхъ у папы, громко говорила дѣвочка.

— А толстый тебѣ гостинца не принесетъ…. Пади!.. Его такимъ боженька сдѣлалъ…. Правѣй!.. Будешь любить толстаго дядю?

— Буду. А когда онъ гостинца принесетъ? — бойко отвѣчала дѣвочка.

— Пришлю, пришлю, барышня! Ужь непремѣнно пришлю! Конфекть пришлю.

— Я и конфектъ хочу, и апельсиновъ хочу, и варенья хочу!

— Всего хочешь?… Губа у тебя, дочка, не дура. Будетъ! — переставъ дрожать ногами, сказалъ полицеймейстеръ.

— Еще, еще, папа! Пожаръ далеко. Такъ скоро не пріѣхали!

— Ладно…. Идетъ еще…. А ты, Мавра Захаровичъ, пропусти, да и продолжай исторію, — начавъ опять дрожать ногами, сказалъ полицеймейстеръ.

— А вы, Филаретъ Пупліевичъ? — сказалъ Бибиковъ, смотря на графинъ.

— Мнѣ нельзя… Служба. Придется еще по службѣ ѣхать.

— Нонѣ и судъ этотъ былъ, — пропустивъ рюмку, началъ Бибиковъ. — Праздника нонѣ, кажись, нѣтъ, а заведеніе гуляетъ. Въ свидѣтеляхъ, значитъ, всѣ, только жену съ ребятами и оставили. Ну, да и судъ, Филаретъ Пупліевичъ!.. „Была крыса?“ — судья спрашиваетъ. — Была, — отвѣчаютъ. — „Была?“ у другаго опять спрашиваетъ. — Была…. Такъ-то всѣхъ моихъ перебралъ и всѣ въ одно слово: была и харчь плоха…. А тотъ-то, вученикъ треклятый, опосля всего, спустилъ портки, задралъ халатъ, да голый, аспидъ, спину и показываетъ мировому…. Ну, и присудилъ: штрафа четвертную — объ томъ, что эта порядка мировая еще вновѣ; а опосля, если опять жалоба на харчь будетъ, — грозилъ въ арестантскую…. Вотъ она исторія-то, Филаретъ Пупліевичъ!