Алексей Пазухин - Купленная невеста

Маша тяжело дышала, держась за грудь.

— Спасибо, братецъ, — проговорила она. — Встаньте. Пойду я къ барину, все перенесу… Не за посулы ваши я дѣлаю это, а для Бога. Хорошо, братецъ, пострадать за ближняго, нѣтъ, сказываютъ, подвига большаго, ну, вотъ и попробую я, пойду, только далъ бы Богъ силы перенести муки, срамъ, а васъ не выдамъ… Везите меня, братецъ!

— Маша! — крикнулъ Латухинъ и упалъ головою къ ногамъ дѣвушки, край одежды ея поцѣловалъ.

Онъ зналъ, что смиренная, богомольная, кроткая Маша оченъ любитъ его, зналъ, что она всегда готова на жертву, на самопожертвованіе, но онъ не думалъ, что она согласится и второй разъ идти къ Скосыреву, рисковать такъ страшно, чуть не жизнью, а, между тѣмъ, кроткая, нѣжная сиротка эта, слабая на видъ, пухленькая дѣвушка готова была на какую угодно жертву и пошла бы за доброе дѣло на муки, на смерть «Бога для». Это «Бога для» сильно и крѣпко держится въ душѣ простого русскаго человѣка, а особенно — въ душѣ русской женщины. Нѣть тѣхъ страданій и мукъ, которыхъ побоялась бы слабая, нѣжная женщина, если дѣло идетъ о жертвѣ для Бога или для любимаго человѣка. Въ суровое время, которое я описываю, жертвъ требовалось, конечно, гораздо больше и въ то время особенно сильно, особенно часто проявлялись примѣры полнаго, глубочайшаго самоотверженія. О нихъ никто и не зналъ, онѣ безслѣдно пропадали, повидимому, но онѣ служили для порабощеннаго народа яркими свѣточами и красили жизнь, поддерживали надежду, укрѣпляли вѣру въ Провидѣніе…

Тихо и покойно собралась Маша и поѣхала съ Латухинымъ. Подивился на нее самъ Лихотинъ, когда увидалъ, что она безъ слезъ, безъ рыданій собралась къ барину, отъ котораго «за предерзостную продѣлку» добра ждать было мудрено.

— На юность и красоту свою, должно быть, надѣется, — замѣтилъ приставъ. — Ни слезинки, ничего такого, а вѣдь не въ гости ѣдетъ.

Не на красоту надѣялась Маша, другая сила давала ей возможность быть покойной и твердой. Надя такъ и замерла у ней на груди, когда прощалась съ нею въ свѣтелкѣ.

— Родная, милая, что дѣлаешь то для насъ! — говорила дѣвушка, цѣлуя плечи, руки Маши. — Сколько во мнѣ то зла да себялюбія, что я соглашаюсь на твою послугу! Но скажи ты мнѣ единое словечко, единое только, и я откажусь отъ твоей послуги, сама пойду, всю правду открою.

Маша этого «словечка» не сказала. Насилу оттащили Надю отъ подруги и уложили въ постель, а Маша сбѣжала внизъ и тихо проговорила ожидавшему ее Лихотину.

— Я готова.

Желая показать свою исполнительность и подслужиться у «нужнаго человѣка», Лихотинъ самъ повезъ Машу. Слѣдомъ за ними поѣхалъ и Иванъ Анемподистовичъ, рѣшивъ во что бы то ни стало увидать барина.

Было часовъ девять вечера, когда лихой приставъ подкатилъ на парѣ съ отлетомъ къ подъѣзду Скосыровскаго дома.

— Доложи барину, — сказалъ онъ встрѣтившему его лакею, — что приставъ Пятницкой части Аристархъ Венедиктовичъ Лихотинъ иривезъ сегодня найденную имъ бѣглую дѣвку Надежду Грядину.

Лакей доложилъ и, вернувшись, попросилъ пристава въ кабинетъ. Расчесавъ бакенбарды, взбивъ хохолъ и молодцевато выпятивъ грудь, пошелъ Лихотинъ за лакеемъ, приказавъ Машѣ ждать въ лакейской.

Павелъ Борисовичъ, весь погруженный въ думы объ отчаянномъ порученіи своемъ, которое исполнялъ Черемисовъ, и съ минуты на минуту ожидающій вѣстника, сидѣлъ въ кабинетѣ, выкуривая трубку за трубкой и выпивая стаканъ за стаканомъ крѣпчайшаго пунша. При видѣ пристава онъ не всталъ съ кресла и лишь слегка наклонилъ голову. Принимая въ этомъ самомъ кабинетѣ представителей высшей московской аристократіи, Павелъ Борисовичъ не считалъ нужнымъ чиниться съ приставомъ.

— Приставъ Лихотинъ, — отрекомендовался тотъ, шаркнувъ ботфортами и сгибая послушную спину. — Получивъ сообщеніе отъ мѣстнаго пристава о побѣгѣ вашей крѣпостной дѣвки, коя должна была находиться во ввѣренной мнѣ части, въ домѣ купца Латухина, въ ту же минуту сдѣлалъ обыскъ у указаннаго Латухина и, не взирая на его, Латухина, запирательство и на то, что означенная дѣвка была уже препровождена въ укромное мѣсто, нашелъ ее и привезъ къ вамъ.

— Очень вамъ благодаренъ, господинъ приставъ, — склоняя опять голову, проговорилъ Павелъ Борисовичъ. — Садитесь, пожалуйста. Человѣкъ, трубку господину офицеру! Я сообщу о вашей примѣрной распорядительности вашему начальству, которое, надѣюсь, дастъ моимъ словамъ значеніе и вы безъ награды не останетесь.

Лихотинъ поклонился.

— Не прикажете ли стаканъ пуншу? — спросилъ Павелъ Борисовичъ.

— Почту за честь.

— Пуншу! Гдѣ же дѣвка, которую вы нашли?

— Оставлена мною въ лакейской вашего дома.

— Сашка, позвать сюда бѣглянку да клюшницу Аксинью ко мнѣ! Бѣгаютъ вотъ канальи, не цѣнятъ господскихъ заботъ о нихъ!

— Да-съ, случаи побѣговъ не рѣдки. Мы стараемся всѣми силами ловить; у меня, напримѣръ, въ части болѣе сутокъ ни одна каналья такая не проживетъ, непремѣнно сцапаю и къ помѣщику, а дабы не повадно было, второй разъ попадется — деру.

— И мою драли?

— Никакъ нѣтъ, уважаемый Павелъ Борисовичъ. Не было на сей предметъ вашего полномочія, но если угодно, я съ особымъ удовольствіемъ, хотя жительство ваше и не во ввѣренной мнѣ части.

— Нѣтъ, спасибо, зачѣмъ же? У меня это домашнимъ образомъ дѣлается и дѣвушекъ своихъ я наказаніямъ чрезъ полицейскихъ солдатъ не срамлю, бабы этимъ завѣдуютъ.

— Весьма, сударь, похвально и симъ вы обнаруживаете отеческое попеченіе о своихъ рабахъ. У меня вотъ въ части дама одна живетъ, вдова полковница Пронова, такъ та ежедневно своихъ горничныхъ къ намъ посылаетъ, такъ ужь и знаемъ. Одинажды даже такой случай былъ: присылаетъ оная Пронова горничную позвать меня на именинную къ себѣ кулебяку, ну и входитъ квартальный и говоритъ, что отъ полковницы де Проновой дѣвка пришла къ вашему высокоблагородію. Я пишу какую то бумагу. «Дать, говорю, дѣвкѣ двадцать пять лозановъ немедленно и отпустить, ибо знаю ужь привычки госпожи Проновой»…

Павелъ Борисовичъ захохоталъ.

— И всыпали?

— И всыпали-съ. Послѣ экзекуціи дѣвка входитъ ко мнѣ и говоритъ, что барыня ее послала не за симъ, а лишь звать на кулебяку. Посмѣялся и сказалъ посланной, что это-де зачтется на будущее время. Препотѣшный случай-съ!

— Да!

Лакей ввелъ Машу, слѣдомъ за которой шла клюшница Аксинья, вѣдающая господскіе ключи и состоящая въ качествѣ надзирательницы за женскою прислугой.

Маша остановилась въ дверяхъ.

— А, птичка пойманная! — обратился къ ней Павелъ Борисовичъ. — Невѣста купеческая! Много набѣгала? Ну, голубушка, теперь пеняй сама на себя. Я покапризничалъ бы немного, подержалъ бы тебя недѣльку, а потомъ и отдалъ бы тебя за купца за этого, а разъ ты бѣжала, осрамила меня, такъ не взыщи! Купца тебѣ не видать, какъ ушей своихъ, а за побѣгъ я строго взыщу съ тебя, ибо ты меня осрамила и подала примѣръ дворнѣ, которая побѣгами у меня не занимается. Прости я тебя, такъ побѣгутъ и другія. Вѣрно, господинъ приставъ?