Алексей Пазухин - Купленная невеста

— Наташа, вспомни, какъ я любилъ тебя! — со слезами проговорилъ Павелъ Борисовичъ. — Ради любви моей не трогай ее!

— Не могу, баринъ, силушки нѣтъ!

Наташа махнула рукой и бросилась въ хорошо знакомыя комнаты Катерины Андреевны, мимо грабившихъ домъ разбойниковъ. Не обращая вниманія на Батулина, который сидѣлъ въ гостиной связаннымъ и охрипшимъ голосомъ кричалъ что-то дикое, безсмысленное, не обращая вниманія на двухъ гостей Павла Борисовича, которые отбивались отъ полдюжины разбойниковъ старыми, ржавыми шпагами, не видя ничего, устремилась Наташа къ комнатѣ Катерины Андреевны. Тутъ былъ уже дядя Игнатъ и колотилъ своимъ пудовымъ кулакомъ въ запертую дверь.

— Отпирай, Глаша! — кричалъ онъ, слыша за дверями голосъ рыдающей Глафиры. — Отопрешь добромъ, такъ только башку сверну, а то такъ жилы вытяну!

Рыданія трехъ женщинъ были отвѣтомъ на эти слова. Дядя Игнатъ навалился плечомъ на рѣзную фанерную дверь, и она съ трескомъ вылетѣла.

Черезъ нагроможденную около двери мебель бросилась Наташа въ комнату и увидала Катерину Андреевну, которая стояла около пышной кровати своей, схватившись руками за рѣзной столбикъ, поддерживающей штофный пологъ кровати.

— Наташка! — съ неописаннымъ ужасомъ крикнула Катерина Андреевна, и ноги у нея подкосились.

— Я, матушка барыня, я, на поклонъ къ тебѣ пришла!

Наташа схватила Катерину Андреевну за руки.

— Моя теперь, моя, никто не смѣй трогать ее, я потѣшусь надъ ней! — закричала она.

На колокольнѣ господской церкви ударили въ это время въ набатъ.

Среди гомона, среди криковъ и пѣсенъ пьяныхъ разбойниковъ, успѣвшихъ еще до нападенія на домъ заглянуть въ господскіе погреба, и среди плача женской прислуги, никто не слыхалъ звуковъ набата. Особенно не могла ничего слышать Наташа, вся охваченная жаждою мести. Она держала Катерину Андреевну за руки, смотрѣла ей въ лицо сверкающими глазами и злобно смѣялась. Катерина Андреевна не билась, не рвалась и только дрожала всѣмъ тѣломъ и тихо, едва слышно твердила:

— Спасите, спасите меня!

— Проси, моли, плачь, голубушка! — говорила ей Наташа. — Любо мнѣ будетъ, когда ты заплачешь, закричишь, застонешь! Помнишь, какъ я плакивала? Заплачешь и ты, охъ, горько заплачешь!.. Что я съ тобой сдѣлаю, какъ я потѣшусь надъ тобой!

Наташа обернулась къ мужикамъ, которые топорами ломали шифоньерки краснаго дерева, ларчики слоновой кости и вынимали жемчуга, золото и серебро.

— Ребятки, свяжите-ка мнѣ ее, закрутите ей ручки назадъ!

— Аль сама не сладишь, атаманша? — со смѣхомъ отозвался одинъ.

— Боюсь, что выскользнетъ да полыснетъ себя чѣмъ нибудь или голову объ стѣну разобьетъ, — отвѣтила Наташа.

Парень снялъ съ себя кушакъ и завязалъ руки Катерины Андреевны назадъ. Она узнала въ немъ крѣпостнаго Луки Осиповича.

— Боже, вѣдь ты нашъ! — проговорила она.

— Теперь, барыня, вольный, что твой вѣтерокъ въ полѣ. Былъ твоимъ да, вишь, не умѣла владѣть нами, ушла. Баринъ изъ-за тебя погибъ, насъ раззорили, мы не людьми стали, такъ одно дѣло — не поминать тебѣ про старое. Теперь ты сама въ крѣпостныя попала. Куда ее дѣвать то, атаманша?

— Въ кресло посади. Пусть посидитъ, повеличается, а я передъ ней постою, какъ бывало, стаивала. Что-жъ ничего не говорите, сударыня, что-жъ не командуете? Позовите дворню да прикажите Наташку въ людскую вести на истязаніе. Иль не послушается нешто? Эка жалость то какая!.. За то меня теперь послушаются вотъ эти молодцы. Ась? Что скажу имъ, то и сдѣлаютъ. И скажу я имъ, чтобъ тебя они теперь взяли за бѣлы руки да потащили въ людскую, куда меня, бывало, таскивали.

Катерина Андреевна рванулась въ креслѣ.

— Сиди! — грозно крикнула Наташа и толкнула барыню. — Это еще не сейчасъ, на все время, а пока вотъ тебѣ отъ меня что. Эй, вы, смотрите!

Наташа размахнулась и ударила Катерину Андреевну по лицу… Пронзительно вскрикнула Катерина Андреевна, метнулась и упала на колѣни съ глухими рыданіями. Наташа подняла ее за волосы и снова бросила въ кресло.

Въ эту минуту въ комнату вбѣжалъ одинъ изъ грабителей, проворно засовывая въ карманы штановъ пачки ассигнаций.

— Наутекъ всѣ, живо наутекъ! — крикнулъ онъ. — Дядя Игнатъ, Наташа, гдѣ вы? Живо ноги уносите! Кто то изъ дворни забрался на колокольню и ударилъ сполохъ, мигомъ изъ села народъ подоспѣетъ!..

Дядя Игнатъ, который вязалъ руки ревущей Глафирѣ, бросилъ ее и вышибъ раму. Звонъ набата ясно и рѣзко полился теперь въ комнаты, заглушая всѣ звуки.

— Анаsемы! — бѣшено крикнулъ дядя Игнатъ. — Живо на колокольню кто нибудь и снять звонаря, головой его внизъ съ колокольни!.. Утекай, ребята, пока время есть! Тяжелаго не брать съ собой ничего, на телѣги таскай все и со двора, да лошадей бери съ конюшни, верхомъ утекай. Эхъ, пропадемъ мы, перехватятъ мужики, подоспѣютъ!.. На смерть бей тѣхъ, которые караулить были поставлены и на колокольню ворога допустили!

Суматоха поднялась невообразимая. Быстро хватали грабители что попадало подъ руки и бѣжали во дворъ. О главной цѣли нападенія забыли, и никому не пришло въ голову найти Надю и взять ее съ собою. Тутъ была теперь цѣль «свести счеты» — у однихъ и награбить какъ можно больше — у другихъ.

— Хотѣлъ было я тебя, змѣя подколодная, за ноги на осинѣ повѣсить, да, знать, умолилъ кто нибудь за тебя Бога, — обратился дядя Игнатъ къ Глафирѣ. — Вотъ тебѣ разомъ конецъ, безъ муки, получай и за меня и за дворню раззоренную…

Онъ взмахнулъ топоромъ, и Глафира даже не пикнула подъ страшнымъ ударомъ.

— Наташа, бросай свою барыню, не рука тебѣ потѣшаться надъ нею, — крикнулъ Игнатъ. — Живо, дѣвка, а то въ западнѣ будешь: отъ села огни показались, съ фонарями народъ бѣжитъ.

Поспѣшно бросились отступать нападающіе. Нѣкоторые хватали лошадей изъ конюшни и скакали верхомъ, захвативъ съ собою что успѣли; другіе, особенно алчные, запрягали лошадей въ телѣги и укладывали награбленное; третьи просто бѣжали въ лѣсъ черезъ рѣшотку сада. Дворня, какъ были увѣрены разбойники, была на ихъ сторонѣ, подготовленная лазутчикомъ, но изъ пятидесяти дворовъ села, конечно, нашлось бы много такихъ, которые готовы за барина въ огонь и въ воду, а кромѣ того набатъ могъ всполошить и ближайшія деревни.

Грозно командовалъ дядя Игнатъ, таща Наташу и размахивая топоромъ. Онъ рубилъ тяжи у запряженныхъ въ телѣги коней и приказывалъ бросить награбленное имущество, билъ обухомъ по спинамъ ослушниковъ, стукнулъ раза три и Наташу, продолжавшую рваться отъ него.

— Ой, брошу, дѣвка, коли не уймешься, и попадешь ты въ лапы палача! — говорилъ онъ.

— Пусть попаду, а только отпусти ты меня, хочу я ненавистницу мою извести! — молила обезумѣвшая отъ ненависти и злобы дѣвушка.