Михаил Пришвин - Том 4. Жень-шень. Серая Сова. Неодетая весна

А вода между тем прибывала очень быстро, и земля под ногами лосей исчезала. Когда же, наконец, воды набралось столько, что ноги их очутились в воде, вожак бросился вплавь и за ним бросилось в воду все стадо. Привычные глазу лосей очертания холмов с зубчиками хвойного леса, и между холмами в низинах фигуры голубых озер, и змейки рек средь полей и лугов теперь исчезли, и лоси не могли знать, куда им плыть, в какой стороне их спасение. Но как, выйдя из семени, корни знают, что им надо вниз, а стеблям вверх, так и лоси в огромном водном пространстве, не видя ничего впереди, сразу же верно взяли направление на Варварины Куженьки, место своей родины. Вдали на их пути на значительном расстоянии одна от другой с высоты человеческого роста легко можно было бы рассмотреть две копеечки, где они бы могли отдохнуть. Но с уровня воды лосям виднелось только безбрежное море воды, переплыть которое им надо было без отдыха. Смерив глазом расстояние, не имеющее впереди никакого предела, лось-вожак вдруг остановился и, когда все стадо остановилось, отплыл несколько в сторону. Он оглянулся кругом, заметил темное место в Ожоге и повернул было туда и стадо повернуло за ним, но вдруг он заметил, что темное пятно – это люди. И тогда, чуя неминучую гибель всего стада, лось-вожак вдруг заревел, и вслед за ним заревело все стадо. И тогда далеко по разливу Волги пронесся этот рев погибающих; зверей, и в нем был страшный вопрос самой бессловесной природы, остановленной в своем обыкновенном и привычном движении.

– Не могу слышать их рева, – сказал Мазай, – сейчас, пожалуй, и сам зареву.

А я, слушая трагический рев, вспомнил, как в «Казаках» Льва Толстого, тоже обреченные на неминучую гибель, черкесы перед смертью связались друг с другом и запели свою последнюю песню…

Тогда на легких ботничках с нашего плота быстро помчались на помощь погибающим двое и, заехав с разных сторон, привели лосей в замешательство. Когда же в общей суматохе наконец определилось единственное направление на Варварины Куженьки, два нетеля в этом кружении сбились с толку и поплыли не со стадом, а отдельно к темному пятну Ожоги. Усталые звери захлебывались, фыркали, но все-таки плыли, имея надежду скоро отдохнуть на земле. Не тут-то было! На той земле были люди, и в далеком водяном бездомье еле-еле виднелись какие-то уплывающие точки: в такую-то даль уже никак одним не доплыть. Тогда эти два нетеля опять заревели, опять запели свою предсмертную песнь, как те связанные между собой черкесы, и сделали такое страшное, что для диких зверей гораздо страшнее даже и самой смерти; они поплыли прямо к людям, к плоту, сдаваясь на милость и не веря – какая может быть милость от человека зверям.

Их захватили веревками, вытащили, и они лежали на плоту спокойно, как будто теперь им было везде все равно.

А те лоси скоро достигли первой из двух копеек на пути к своей старой родине и тесною кучкой стояли там, давая от себя в тихой воде суженные и удлиненные в большую глубину отражения. Когда люди на их медленном плоту к ним приблизились, лоси переплыли на вторую копейку и со второй на родную и так хорошо знакомую землю. А когда мы привезли своих нетелей и пустили их, они не пошли. Часа два они лежали, потом встали и сначала пошли тихонько, шагом, а потом рысцой побежали.

Прибылая вода этих суток встревожила многие стоянки лосей, и до вечера к нашему берегу прибывали все новые и новые партии. Весь день тоже, подвигаемая и ветром, и течением небольшой речки, подплывала к нам какая-то темная точка, пока, наконец, не определилось, что это был труп утонувшего старого волка. Разные люди в разных местах встречали этого одинца, видно, он долго боролся за жизнь в поисках выхода и не нашел. А между тем выход был, ему надо было стремиться к береговым лесам Вопши. Что делать! география края так изменилась во время наводнения, что даже волк, природный топограф, дал маху, и мы с грустью узнали его труп у берега родной земли. Встретив мертвого волка, наши охотники вспомнили еще одно бедное животное, перемигнулись, поняли хорошо друг друга, сели в лодки и поехали к озеру Нехаляве, около которого, как они думали, непременно и должен был в незатопляемом островке Чутьин Горб скрываться слепой лось. Расчет охотников был самый верный: кроме Варвариных Куженек да Чутьина Горба нигде больше не оставалось незалитых лесов.

Чутьин Горб был когда-то самым высоким яром на высоком берегу озера Нехалявы, и теперь весь этот берег был не залит. На другой стороне озера берег тоже был не залит, и тут-то вот и был единственный лесок, где мог затаиться и перестоять наводнение слепой. Охотники разделились натрое: Рыжий пошел загонщиком в лес. Мелкодырчатый с Павлом Ивановичем сели в ботник, с тем чтобы накинуть лосю петлю на голову, когда он вынужден будет переплывать озеро. Для этого дела Мелкодырчатый приготовил свои новые вожжи и топор, чтобы ударить лося по затылку, когда он из воды будет выбиваться на кручу. Дело, конечно, это бывалое, и думать особенно тут не нужно было: в этот раз перед праздником так вышло со зрячим, почему же изменять план для слепого. На всякий же случай, если бы почему-либо с петлей не удалось, в засаде за Горбом с винтовкой в руке засел Мазай: при неудаче с петлей и топором Мазай встретит животное пулей.

«Нельзя же так, – размышлял Мазай про себя, – все запрет и запрет, нельзя же тоже так, чтобы все в кон: пусть сто раз в кон, а один раз к празднику можно и за кон».

Рыжий очень недолго в лесу ломал сушины и хлопал суками о сухие звонкие валежины. Лось выкатил на берег, кинулся в воду, поплыл. Из-за мысочка наперерез ему выехал скоренький легкий ботничек, петля взвилась над головой зверя, и в один миг лось был заарканен. При ужасе появления людей лосю мало прибавилось беды от аркана, только, может быть, чуть он понатужился, и ботник, хорошо прикрепленный к новой вожже, стрелою полетел к тому самому месту, где затаился Мазай.

И вот уже близок берег, вот уже Мелкодырчатый приготовил топор и Мазай навел свою винтовку в голову и держал ее на мушке, как вдруг встречные солнечные лучи ударили в глаза лося и они стали огненными.

– Пыль подколесная! – воскликнул Мазай про себя, – да ведь, кажется, он не слепой.

И показался на Горбе во весь свой великаний рост.

В то самое мгновенье, как лось увидел Мазая, он так круто повернул, что ботник порядочно прихватил своим левым бортом воды. Но самая беда вышла, когда лось с приглубого места возле круч подплыл к отлывному и вдруг коснулся ногами дна и махнул ногами своими длинными не по воде, а по земле.

– Руби, руби скорее веревку! – крикнул Павел Иванович с кормы своему товарищу.

И еще оставалось одно мгновенье, чтобы рубить по вожже топором, и рубнул бы Мелкодырчатый, будь вожжа эта старая или не своя. И, конечно, в таком трудном случае не пожалел бы Мелкодырчатый срубить и новую свою вожжу, и вся разница в поведении при новой или про старой вожже была та, что при новой надо было какое-то мгновенье подумать, рубить вожжу или же как-нибудь и так обойдется. Вот это мгновенье и погубило все дело. Зрячий матерый лось, огромной силы, выхоженной на осиновой коре и на травке болотной, на отлывном-то месте с такой силой хватил ботником о камень, что лодка вмиг разлетелась на мелкие щепки. Мелкодырчатый же с Павлом Ивановичем, конечно, нырнули в холодную воду, но вскоре выплыли и стали: воды им было всего по пояс.