Михаил Шолохов - Тихий Дон

– Выдали бы нас?

– Да, – честно признался Капарин. – Но вас лично я постарался бы оградить от неприятностей, если б вас взяли здесь, на острове.

– А почему вы один не побили нас? Ночью это легко было сработать.

– Риск. После первого выстрела остальные…

– Клади оружие! – сдержанно сказал Григорий, выхватывая наган… – Клади, а то убью на месте! Я зараз встану, заслоню тебя спиной, чтобы Фомин не видал, и ты кинешь наган мне под ноги. Ну? Не вздумай стрелять! Положу при первом движении.

Капарин сидел, мертвенно бледнея.

– Не убивайте меня! – прошептал он, еле шевеля белыми губами.

– Не буду. А оружие возьму.

– Вы меня выдадите…

По заросшим щекам Капарина покатились слезы. Григорий сморщился от омерзения и жалости, повысил голос:

– Бросай наган! Не выдам, а надо бы! Ну и хлюст ты оказался! Ну и хлюст!

Капарин бросил револьвер к ногам Григория.

– А браунинг! Давай и браунинг. Он у тебя во френче, в грудном кармане.

Капарин вынул и бросил блеснувший никелем браунинг, закрыл лицо руками. Он вздрагивал от сотрясавших его рыданий.

– Перестань ты, сволочь! – резко сказал Григорий, с трудом удерживаясь от желания ударить этого человека.

– Вы меня выдадите… Я погиб.

– Я тебе сказал, что нет. Но как только переедем с острова – копти на все четыре стороны. Такой ты никому не нужен. Ищи сам себе укрытия.

Капарин отнял от лица руки. Мокрое багровое лицо его с опухшими глазами и трясущейся нижней челюстью было страшно.

– Зачем же тогда… Зачем вы меня обезоружили? – заикаясь, спросил он.

Григорий нехотя сказал:

– А это – чтобы ты мне в спину не выстрелил. От вас, от ученых людей, всего можно ждать… А все про какой-то перст толковал, про царя, про Бога… До чего же ты склизкий человек…

Не взглянув на Капарина, время от времени сплевывая обильно набегавшую слюну, Григорий медленно пошел к стоянке.

Стерлядников сшивал дратвой скошевку на седле, тихо посвистывал. Фомин и Чумаков, лежа на попонке, по обыкновению, играли в карты.

Фомин коротко взглянул на Григория, спросил:

– Чего он тебе говорил? Об чем речь шла?

– На жизнь жаловался… Болтал так, абы что…

Григорий сдержал обещание – не выдал Капарина. Но вечером незаметно вынул из капаринской винтовки затвор, спрятал ого. «Черт его знает, на что он может ночью решиться…» – думал он, укладываясь на ночлег.

Утром его разбудил Фомин. Наклонившись, он тихо спросил:

– Ты забрал у Капарина оружие?

– Что? Какое оружие? – Григорий приподнялся, с трудом расправил плечи.

Он уснул только перед рассветом и сильно озяб на заре. Шинель его, папаха, сапоги – все было мокрое от упавшего на восходе солнца тумана.

– Оружие его не найдем. Ты забрал? Да проснись же ты, Мелехов!

– Ну я. А в чем дело?

Фомин молча отошел. Григорий встал, отряхнул шинель. Чумаков неподалеку готовил завтрак: он ополоснул единственную в лагере миску, – прижав к груди буханку хлеба, отрезал четыре ровных ломтя, налил из кувшина в миску молока и, раскрошив комок круто сваренной пшенной каши, глянул на Григория:

– Долго ты, Мелехов, зорюешь нынче. Гляди, солнышко-то где?

– У кого совесть чистая, энтот всегда хорошо спит, – сказал Стерлядников, вытирая о полу шинели чисто вымытые деревянные ложки. – А вот Капарин всею ноченьку не спал, все ворочался…

Фомин, молча улыбаясь, смотрел на Григория.

– Садитесь завтракать, разбойнички! – предложил Чумаков.

Он первый зачерпнул ложкой молока, откусил добрых пол-ломтя хлеба. Григорий взял свою ложку, – внимательно оглядывая всех, спросил:

– Капарин где?

Фомин и Стерлядников молча ели, Чумаков пристально смотрел на Григория и тоже молчал.

– Капарина куда дели? – спросил Григорий, смутно догадываясь о том, что произошло ночью.

– Капарин теперь далеко, – безмятежно улыбаясь, ответил Чумаков. – Он в Ростов поплыл. Теперь небось уже возле Усть-Хопра качается… Вон его полушубочек висит, погляди.

– На самом деле убили? – спросил Григорий, мельком глянув на капаринский полушубок.

Об этом можно было бы и не спрашивать. И так все было ясно, но он почему-то спросил. Ему ответили не сразу, и он повторил вопрос.

– Ну, ясное дело, убили, – сказал Чумаков и прикрыл ресницами серые, женственно красивые глаза. – Я убил. Такая уж у меня должность – убивать людей…

Григорий внимательно посмотрел на него. Смуглое, румяное и чистое лицо Чумакова было спокойно и даже весело. Белесые с золотистым отливом усы резко выделялись на загорелом лице, оттеняя темную окраску бровей и зачесанных назад волос. Он был по-настоящему красив и скромен на вид, этот заслуженный палач фоминской банды… Он положил на брезент ложку, тыльной стороной ладони вытер усы, сказал:

– Благодари Якова Ефимыча, Мелехов. Это он спас твою душеньку, а то и ты бы зараз вместе с Капариным в Дону плавал…

– Это за что же?

Чумаков медленно, с расстановкой заговорил:

– Капарин, как видно, сдаваться захотел, с тобой вчера об чем-то долго разговаривал… Ну, мы с Яковом Ефимычем и надумали убрать его от греха. Можно ему все рассказывать? – Чумаков вопросительно посмотрел на Фомина.

Тот утвердительно качнул головой, и Чумаков, с хрустом дробя зубами неразварившееся пшено, продолжал рассказ:

– Приготовил я с вечеру дубовое полено и говорю Якову Ефимычу: «Я их обоих, и Капарина и Мелехова, ночушкой порешу». А он говорит: «Капарина кончай, а Мелехова не надо». На том и согласились. Подкараулил я, когда Капарин уснул, слышу – и ты спишь, похрапываешь. Ну, подполз и тюкнул поленом по голове. И ножками наш штабс-капитан не дрыгнул! Сладко так потянулся – и покончил жизню… Потихонечку обыскали его, потом взяли за ноги и за руки, донесли до берега, сняли сапоги, френчик, полушубок – и в воду его. А ты все спишь, сном-духом ничего не знаешь… Близко от тебя, Мелехов, смерть нынешнюю ночь стояла! В головах она у тебя стояла. Хотя Яков Ефимыч и сказал, что тебя трогать не надо, а я думаю: «Об чем они могли днем гутарить? Дохлое это дело, когда из пятерых двое начинают наиздальке держаться, секреты разводить…» Подкрался к тебе и уже хотел тебя рубануть с потягом, а то думаю – вдарь его поленом, а он, черт, здоровый на силу, вскочит и начнет стрелять, ежели не оглушу доразу… Ну, Фомин опять мне все дело перебил. Подошел и шепчет: «Не трогай, он наш человек, ему можно верить». То да се, а тут непонятно нам стало – куда капаринское оружие делось? Так и ушел я от тебя. Ну и крепко же ты спал, беды не чуял!

Григорий спокойно сказал:

– И зря бы убил, дурак! Я в сговоре с Капариным не состоял.

– А с чего же это оружие его у тебя оказалось?

Григорий улыбнулся:

– Я у него пистолеты ишо днем отобрал, а затвор вечером вынул, под седельный потник схоронил.