Николай Сумишин - Уроки

Иван Иванович подошел к столу, открыл чемодан.

- Это для вас, Надежда Максимовна...

Она взяла черный шерстяной платок, прижала к груди и впервые посмотрела в глаза Ивану Ивановичу. Посмотрела просяще жалобно.

- Скажите, он вас вызвал? Попросил вас приехать?

- Нет, что вы! Я сам... я проездом... Дай, думаю, загляну: как здесь Валерий поживает? Знаете, как бывает: хлопоты, хлопоты, некогда и с другом молодости встретиться...

Майстренко говорил торопливо, Надежда Максимовна, наверное, понимала, что он пытается ее в чем-то убедить.

Она подошла к швейной машинке. Плечи ее как-то неестественно тяжко обвисли, а затем вдруг вздрогнули, и она закрыла лицо подаренным платком.

- Прошу вас, умоляю, не поддакивайте ему!.. Не поддерживайте Валерия!..

- Что случилось, Надежда Максимовна? - переступал с ноги на ногу Майстренко, думая о том, что напрасно он прикатил сюда, совсем напрасно.

- Учительство бросил... Пошел на завод каким-то социологом. Теперь даже дорогу не перейдешь: каждый тебе в глаза заглядывает...

Майстренко был просто ошеломлен, услышав, какие здесь произошли события.

Вот тебе - другая крайность! Полюбуйтесь! Иван Иванович почему-то представил две полярные точки. Одну занимает спокойный, уравновешенный Никита Яковлевич, вон он сидит - глаза закрыты, на губах блуждающая улыбка... А напротив размахивает руками Валерий Рослюк...

- Он мне... не написал, - тихо сказал Майстренко.

- На это время надо, а он сейчас... воюет... Сын, говорю, что ты затеял? Где там! Восстановил против себя всех людей. Господи, что же дальше будет!

Надежда Максимовна немного успокоилась и начала рассказывать, как сын поссорился с завучем, как ставил ученикам двойки и школа из-за него оказалась на последнем месте в районе и как на экзаменах "зарезал тридцать учеников, но приехала комиссия и навела порядок...".

Майстренко медленно входил в этот далекий, немного наивный, немного школярский несерьезный мир Рослюкового бытия. Ему почему-то не хотелось вникать в чужие для него неприятности.

Надежда Максимовна ожидала, что он скажет. А что он мог сказать? Что мог сказать человек, который сам приехал за утешением?

- Тут что-то не так, поверьте. Я знаю Валерия давно, служили вместе, затем учились, пусть не на одном факультете, но в одном вузе, и встречались каждый день... Пошел на завод - значит, так нужно.

Видимо, слова Ивана Ивановича прозвучали неуверенно, потому что Надежда Максимовна снова стала такой, какой он увидел ее, переступив порог дома: неприветливой, с дрожащими руками.

- Я очень испугалась, когда увидела вас... К нему сейчас нельзя допускать единомышленников, понимаете? Надо, чтобы он смирился... Ведь что это за жизнь? Без жены, без детишек? Разве это жизнь?.. И в кого он такой пошел, не представляю!..

- Все пройдет, все будет хорошо. Вот увидите...

Но Надежда Максимовна уже не слушала. Глаза ее наполнились слезами, и смотрели они мимо Ивана Ивановича. Видимо, напоминание о внуках, которые могли бы жить возле нее в утешение и в радость, совсем разжалобило старенькую мать. Майстренко хотел сказать что-нибудь ласковое, но слов нужных не находил. А время шло, Надежда Максимовна мелкими шажками удалилась на кухню, загремела там посудой.

"Вот как обернулась твоя поездка. Поблекли неузнаваемо твои душевные недоразумения, ты и возвратиться теперь к ним не сможешь, потому что в доме, в который ты пришел, горе, и просто так ты не сможешь перешагнуть через него. И вообще вышла какая-то глупость!.. А может, убежать? Сказать, что, наверно, не вовремя приехал, и будьте здоровы?.."

Мысль эта понравилась Майстренко. Он закрыл чемодан. Но не успел и шага сделать, как с кухни донесся голос Рослюка:

- Опять плакала? Ой, мама! Все это не стоит твоих слез. Поверь, выйдет по-моему...

- У тебя гость.

Раскрылись настежь двери, и на пороге остановился низенький худощавый Рослюк. Иван Иванович глядел на него и не мог в сознании соединить воедино рассказ Надежды Максимовны и этого делового, уже немолодого человека.

Обнялись. И только теперь Майстренко поверил, что все это случилось с ним, Рослюком: Валерий прижался к нему, словно обиженный ребенок.

Они молча сидели на диване и курили. День догорал. В единственное окно били красные лучи предзакатного солнца, багряный отблеск дрожал на тощем лице Рослюка. Он все-таки похудел, вокруг глаз сомкнулись синие круги.

- А годы бегут, гляди-ка! Бегут наши годы!.. - сказал Майстренко. - И нам с тобой уже под сорок.

- Да и мы потихоньку движемся, разве не так? - неопределенно произнес Валерий Игнатьевич, и эти слова его прозвучали скорее как упрек: у меня, мол, неприятностей полная сума, без них сейчас немыслимо учительствовать, а ты, вижу, процветаешь...

Майстренко отвел глаза к окну: костры на огородах уже угасали.

- Надежда Максимовна рассказала мне... Я, признаться, не только удивлен... Когда-то мы могли позволить себе подобное... А теперь...

Рослюк как-то странно улыбнулся. Такая улыбка была несвойственна ему. Так он никогда не улыбался.

- Выходит, осталось у меня только и утешение - осознавать: я не изменился, то есть не стал равнодушным к нашему делу, оно меня жжет, как и когда-то. Да?..

Теперь в его голосе прозвучал откровенный упрек, и Майстренко окончательно убедился, что напрасно приехал сюда за две сотни километров: начинать в таких условиях и настроениях разговор о своих тревогах было бы напрасным делом. Только раскрыл бы себя и тем самым придал ему уверенности.

- Оно всех жжет, коллега, - ответил Майстренко и подумал: странный складывается у них разговор.

В комнату начали вползать сумерки. Вскоре они затуманили лицо Рослюка.

- Вспомнил почему-то, как мы однажды в самоволку пошли. Помнишь? Тогда меня на гауптвахту посадили, а тебе влепили три наряда вне очереди.

Майстренко тоже вспомнил тот случай. "Да, - подумал он, - тебя всегда почему-то за проступки наказывали суровей, чем других..."

- Тогда ты с Кулагиным поссорился, вот он и выдал тебе на всю катушку.

Рослюк вдруг вскочил - на противоположной стене подпрыгнула его тень.

- Я вынужден ставить "удовлетворительно" тогда, когда надо ставить двойки! Да? Вынужден, потому что так выгодно школе, директору, завучу, мне, наконец... Но разве это не противоречит всем правилам, по которым живет наша совесть? Это вообще дико! Падает успеваемость, но беда не только в этом... беда не только в том, что Иванов пошел на завод малокультурным, малообразованным человеком, хотя и терся возле наук десять лет. Беда еще в том, что мы портим Ивановых и, главное, самих себя. Над этим стоит задуматься, коллега!

"Такой он и есть, Рослюк, - думал Иван Иванович. - Правда из его уст горше лжи..." И здесь Майстренко поймал себя на мысли, что он осуждает Рослюка. Где-то в глубине души шевельнулась неприязнь к его несуразному характеру.