Валерий Суси - Привет с того света

Гораций льстил так искренно, с такой убежденностью и верой в то, что это, вовсе, не лесть, а лишь выражение подлинных чувств, что это ни у кого не вызывало отрицания, кроме самого императора. Отрицания, однако, не раздраженного, а полушутливого. Помимо того, Гораций "берег уши" своих друзей и обожаемого им императора, а потому не злоупотреблял высокопарным слогом.

Что же, касается, Мецената, то это был человек умеренный во всем, тонкий наблюдатель, который, казалось, умеет проникать в чужие мысли и говорить, каждый раз, именно, то, что в эту минуту требуется, что, именно, более всего уместно и, что, как раз, наиболее существенно.

Сегодняшний ужин начался в отсутствие Горация и Агриппы, что, впрочем, не расценивалось, как нарушение этикета. Ни то, что ужин начинали, не дожидаясь кого-то из гостей, ни то, что, кто-то, из гостей запаздывал. Никто не получал специальных приглашений. Ужин являлся свободной традицией и не требовал обязательного присутствия. Тем не менее, нарушалась традиция редко.

Отсутствие Агриппы ни у кого не вывзвало удивления, так как всем было известно, что несколько дней назад он, правда, как-то, очень поспешно, собрался и отправился с военной инспекцией в Иудею. С ним вместе отправилась Юлия, дочь императора и, с недавних пор, жена полководца. В отношении Горация сведений не имелось, кроме того, что сказал Меценат:

- Он был у меня в полдень и читал стихи, которые написал прошлой ночью. Потом мы расстались, договорившись, вечером увидеться здесь. Думаю, что он скоро появится.

Со вчерашнего дня Рим обсуждал самоубийство Лентула. Говорят, он вскрыл себе вены. Смерть Лентула увязывалась в разговорах с каким-то заговором против императора. На слуху были имена Юла Антония, Семпрония Гракха, Корнелия Сцитона. Ожидали развязку этого дела. И Николай, и Меценат догадывались, что Октавиан знает все подробности и истинные причины самоубийства, но не смели касаться этой темы. Император же, проявлял полнейшее безразличие к судьбе Лентула и заговорил о предстоящем слушании в Сенате дополнений к закону о браке и прелюбодеянии.

- Наши уважаемые сенаторы боятся собственных жен! Они никогода не испытывали страха на поле битвы! По той единственной причине, что всегда предпочитали супружеское ложе, вместо, кровавой рубки. Они превратились в мужчин, которые не способны доказывать это своим супругам!

- Но, насколько мне это известно, так же, впрочем, как и всему Риму, многие из них успешно демонстрируют свои мужские достоинства в обществе незамужних красавиц, поклонниц Эпикура, - сказал Меценат и, чуть поколебавшись, добавил, - Если верить всему, что говорят в Риме, то в этом обществе можно обнаружить не только незамужних красавиц...

Последняя фраза была наполнена скрытым смыслом, что и вызвало затруднение ее произнести. Словно, требовалось пронести и не пролить, заполненный до краев, кувшин с вином. Среди прочих слухов, бродивших, витавших и ползавших по Риму, для Мецената имел значение - один! Речь шла о его жене Теренции и ее взаимоотношениях с Октавианом. Меценату недавно исполнилось 57 лет. Он был старше императора, старше Агриппы, старше своего друга Горация, но еще не в том возрасте, когда мужчина готов, обессиленно, отступить перед любимой женщиной. Меценат был тонок, слишком хрупок, но обладал неукротимым внутренним огнем, жар которого ощущался на расстоянии, несмотря на всю его завидную способность укрощать пламя. В последний год, однако, все обращали внимание на тревожные перемены, происходившие в нем. Часто и непредсказуемо, иногда, среди разговора, он впадал в прострацию. Взгляд терял всякую осмысленность, он сбивался на полуслове, замолкал и если странное беспамятство настигало его в тот момент, когда он стоял, то ему проиходилось, немедленно, искать место, на которое можно было бы опуститься. Он закрывал глаза, сжимая голову руками, словно, пытаясь удержать ее, не дать ей "сорваться" и "улететь". Потом он беспомощно улыбался и не знал, как продолжить беседу. Он не помнил предыдущего разговора. Теренции не было еще и тридцати. Родом она была из Байи, славного местечка, куда римские граждане любили отправляться на отдых, и где, стараниями местных жителей, все было устроено, отлаженно и прибрано, именно, с той целью, чтоб богатый римлянин мог здесь расслабиться, разнежиться, забыться, а, взамен, избавившись от столичной скупости, проявить безмерную щедрость. Отец Теренции владел лучшими купальнями курорта и имел зажиточный дом. Когда же, в его доме стал часто появляться Меценат в компании с Горацием, он сразу догадался о причинах столь частых визитов. Семнадцатилетняя дочь к тому времени привлекала внимание окружающих, так же, неотвратимо и естественно, как, например, необычный алмаз в лавке ювелира или внезапная радуга на сухом небе.

Меценату не пришлось долго ухаживать, и скоро в его доме появилась Теренция. Она оказалась не только красавицей, но, вдобавок, была наделена природным умом, способным оценивать мысль и проникать в глубь ее, не удовлетворяясь лишь ее верхним слоем. Доказательством ума, иногда, служит не блестящая речь, а содержательное молчание, передаваемое точной выразительностью проницательных глаз.

Октавиану нравилось говорить с Теренцией. К тому же, выяснилось, что она владеет некоторыми языками варварских племен, расположенных немного северней ее родных мест. Октавиан использовал это обстоятельство и приблизил Теренцию к себе, осознавая, что делает это не только из необходимости переводов... Теренция стала часто появляться во дворце, а спустя короткое время Рим получил душистый слух, запах которого сумел перебить смешанные ароматы каринских садов. Меценат мучительно вдыхал эти запахи, они усиливали его головные боли, заставляли сутулиться, вносили сумбур в ровные ряды мыслей, вынуждая их беспомощно метаться, словно, поверженный и рассеянный в поле легион, обращенный в беспорядочное бегство.

Дерзкий намек, который он теперь позволил себе произнести и который ни за что бы не произнес раньше, был следствием его болезненного состояния. Октавиан, однако, не был смущен или растерян, но удивление, вперемешку с неудовольствием, скрыть не сумел.

Николай, оказавшийся невольным очевидцем опасных слов, грозивших, впервые, нарушить тот устойчивый порядок, стихийную взаимосвязь, ту атмосферу непринужденной, почти, естественной свободы, которая сохранялась всеми участниками вечерних застолий, почувствовал, на этот раз, приближение катастрофы.

- Да, дорогой Меценат! Если верить всему, что говорят в Риме, то уважаемый консул Марк Аврелий Котта Мессалин давно соблазнил всех женщин Рима и теперь устраивает оргии, исключительно, в обществе девочек-подростков. Мне не раз доводилось слышать об этом! А, между тем, в его доме, действительно, собираются незрелые юные особы, но они совершенно невинны! Секрет в том, что уважаемый консул страстно увлечен астрологией, в особенности, восточной. А Вам хорошо известно, что Рим не поощряет интерес к гадателям с Востока. Оттого, никому неизвестно, что Марк Аврелий, всего лишь, удовлетворяет любопытство юных дев, читая им лекции. Дорогой Меценат, если бы мне, не доводилось самому слышать этих лекций, то, тогда, пришлось бы верить тому, что говорят в Риме!