Александр Герцен - Том 2. Статьи и фельетоны 1841–1846. Дневник

Чрезвычайно знаменательно, что уже в 1845 г. Герцен ставит вопрос о политической ответственности передовых русских людей за судьбу угнетаемой царизмом Польши и указывает на «примирение», т. е. на тесную связь и дружбу свободной России и свободной Польши (см. запись от 29 октября) как на одну из важнейших задач, стоящих перед русскими революционерами.

Вместе с тем уже в дневнике 40-х годов ясно звучат критические ноты по отношению к реакционно-романтическим, обращенным к прошлому, мессианистским настроениям, проявившимся в парижских лекциях Мицкевича. Герцен глубоко верил в творческие силы родного народа, он видел в «славянизме» «истинную и прекрасную сторону» – «верование в будущее» (12 февраля 1844 г.). Но, мечтая о том, чтобы русские и другие славянские народы вступили на путь революционной борьбы, Герцен решительно возражал против попыток идеализации политической роли этих народов в те годы. Поэтому он тут же отмечал с горечью: «Славяне везде рабы…» В этих словах сказалась неудовлетворенность русского революционера положением славянских народов в то время. Дневник освещает место и роль Герцена в тех процессах политической дифференциации, которые в это время происходили в русской действительности, в идейно-литературной борьбе эпохи. Крепнет единство взглядов Герцена и Белинского, чьи последовательные революционно-демократические воззрения оказали на автора дневника большое влияние; полемика и борьба Герцена со славянофилами приводят его в то время к разрыву всякого рода отношений с ними, как с пособниками самодержавной монархии и православной церкви; заостряется критика политических и философских взглядов либералов-«западников», этих «западно-либеральных голов» (27 апреля 1844 г.) сих антипатриотизмом, низкопоклонством перед буржуазной Европой и идеализмом.

Большой интерес представляет историческая концепция, развитая Герценом в «Дневнике» и получившая впоследствии более подробное обоснование в «Письмах об изучении природы» и «С того берега». Герцен считает, что буржуазное общество, в частности в том виде, как оно осуществилось в Соединенных Штатах, принципиально, качественно от феодального общества не отличается. «…царство среднего сословия было все же продолжение феодального социализма, которого высшее развитие в Америке…» (18 июня 1843 г.). Слово «социализм» здесь у Герцена, повидимому, означает социальный строй общества. Аналогичное словоупотребление см. в пятом из «Писем об изучении природы» (т. III наст. изд.).

Дневник позволяет уяснить, каким сложным было в мировоззрении Герцена сплетение революционно-просветительских и утопически-социалистических идей.

Герцену, борцу против самодержавия и крепостничества в России, были идейно близки традиции французского просветительства и якобинства, традиции критики феодализма, абсолютизма, религии; и церкви; в революции 1789 г. он видел «действие со стороны масс» (10 июля 1843 г.). С другой стороны, Герцен разделял глубокое разочарование западноевропейских утопических социалистов, вызванное утверждением господства буржуазии в Западной Европе, и видел исторически обусловленную ограниченность просветительства; ряд записей в дневнике посвящен критике основ собственнического строя Западной Европы, буржуазной эксплуатации как «сифилитического шанкера, заражающего кровь и кость общества» (17 июня 1844 г.).

Вместе с тем Герцен уже отмечает отвлеченность и надуманность представлений Фурье и сен-симонистов о путях к социалистическому будущему (см. запись от 24 марта 1844 г.) и пытается в самой действительности, в историческом развитии общества найти элементы и тенденции, ведущие вперед, хотя и остается сам на почве исторического идеализма.

В дневнике отразилась постепенная выработка Герценом материалистических воззрений на природу. В 1842 г. еще сказывались преодолевавшиеся Герценом колебания в сторону идеалистических представлений об абсолютном «божественном» духе (записи от 22 октября и 18 ноября 1842 г.). Позднее же (29 июня 1844 г.) Герцен формулирует последовательно материалистический вывод: «дух, мысль – результаты материи и истории».

Философские записи Герцена в дневнике имеют большое значение для истории создания его классических работ «Дилетантизм в науке» и «Письма об изучении природы» (см. т. III наст. изд.).

Дневник знакомит со всем обширным кругом интересов Герцена, носившим энциклопедический характер, о чем свидетельствуют, в частности, записи о прочитанных им книгах. Герцен был в курсе всех последних достижений как русской, так и западноевропейской науки (в области истории, философии, эстетики, естествознания), литературы и публицистики.

Получила отражение в дневнике и личная жизнь Герцена, то «частное», которое служило ему вместе с тем материалом для «общих» размышлений о морали и этике современного ему общества, их прошлом и будущем.

Мучительная тяжесть существования под гнетом самодержавия, сознание невозможности открытой политической борьбы, к которой Герцен стремился всем своим существом, нередко вызывали у него приступы отчаяния, глубочайшего пессимизма, наложившие свой отпечаток на ряд страниц дневника. В одну из таких минут Герцен присоединился к полным горечи словам прорицательницы Кассандры из стихотворения Шиллера о том, что «заблуждение – это жизнь» (26 мая 1843 г.). Однако по существу Герцен выступает здесь как критик либеральных и идеалистических заблуждений, свойственных многим из близко стоявших к нему людей: они тешились иллюзиями и жили ими, сам же Герцен предпочитал прямо смотреть в лицо смертельной опасности, нести «крест трезвого знания», как сказано в «Дилетантизме в науке».

Дневник Герцена являлся также и творческой лабораторией писателя, где зрели идеи и образы, замыслы, получившие осуществление как в эти же годы, так и много позднее. Так, ряд изложенных здесь теоретических положений Герцена был развит в «Дилетантизме в науке» и «Письмах об изучении природы», некоторые наблюдения были использованы в повести «Кто виноват?», характеристики замечательных современников превратились в «Былом и думах» в художественные портреты. Ряд записей дневника уже представляет собой художественные заготовки для будущих герценовских творений.

Наконец, дневник является своеобразной панорамой общественной и идейной жизни тех лет. Дифференциация дворянской интеллигенции, различные течения в ее среде, подъем оппозиционных настроений, еще очень робкие признаки демократизации культурной жизни, такие общественные события, как публичные лекции Грановского, связи Герцена с различными общественными слоями, а также и многое другое получает здесь глубокое освещение.