Александр Герцен - Том 7. О развитии революционных идей в России

– Я вам очень, очень благо дарен, – сказал я Спиридону, – ну пойдемте-ка в наше Croce di Malta [97]да выпьемте последнюю рюмку марсалы за здоровье бедной Ульяны. Мне ее жаль, несмотря ни на что.

– Точно-с, не наше дело чужие грехи судить, и за ваше, сударь, здоровье с тем вместе, – прибавил Спиридон…

С. Елен, возле Ниццы. Зимой 1851.

Je vous prends pour juges.

J'ai refusé un duel.

Un duel avec le sieur Herwegh.

Pourquoi?

Je le dirai hautement. La trahison, l'hypocrisie, la lâcheté, l'exploitation sont des crimes. Les crimes doivent être punis ou expiés.

Le duel n'est ni une expiation, ni un châtiment.

Le duel est une réparation.

Pour condamner et flétrir des crimes qui, par leur hauteur même, échappent à la procédure de nos ennemis officiels, je me suis adressé au seul tribunal que je reconnaisse, à un jury de coreligionnaires, attendant de sa justice contre l'infâme que je lui dénonçai, une sentence d'autant plus solennelle et plus terrible qu'elle aurait pour exécutrice la conscience de tous les hommes de bien.

Nos frères de la démocratie européenne, répondant sponta nément à mon appel, unanimes dans leur réprobation, se sor déclarés prêts à flétrir publiquement un homme qui a forfait à l'honneur.

Les choses en étaient là.

Cependant quelques-uns de mes amis, exécuteurs fidèles des volontés dernières d'une sœur respectée, allaient confondre le misérable jusque dans son domicile.

Après l'avoir moralement contraint au silence, ils lui lisaient la lettre que lui avait écrite sur son lit de douleur la femme dont il a creusé la tombe

Cette lettre qu'il avait renvoyée à son auteur, en l'accompagnant d'un commentaire odieux, qu'il disait n'avoir pas voulu lire et qu'il avait ouverte lue, elle contenait sa suprême condamnation.

Le coupable, frappé de stupeur, en écoutant l'arrêt authentique qui le condamnait sans appel, n'a retrouvé quelque semblant de courage que pour fuir et invoquer à grands cris le secours de la police.

Ernst Haug, alors, transporté d'une juste indignation, a puni le lâche, en lui imprimant sur le visage le cachet de son mépris.

Le sieur Herwegh n'a protesté contre la flétrissure, dont il garde l'empreinte, qu'en m'envoyant un second cartel.

Cette protestation était facile à prévoir.

Quant à moi, loin qu'elle me fasse dévier de ma route, elle m'y maintient plus ferme que jamais.

Que le verdict soit donc prononcé et que pour la première t'ois justice soit faite, sans procureur ni gendarmes, au nom de la solidarité des peuples et de l'autonomie des individus.

<1852>

Беру вас в судьи.

Я отказался от дуэли.

От дуэли с неким Гервегом.

Почему?

Скажу об этом во всеуслышание. Предательство, лицемерие, подлость, эксплуатация – это преступления. Преступления должны быть либо наказаны, либо искуплены. Дуэль – не искупление, не кара. Дуэль – это удовлетворение.

Чтоб осудить и заклеймить преступления, кои, по самой своей тяжести, оказываются вне судебной процедуры наших официальных врагов, я обратился к единственному признаваемому мною суду, – к суду единоверцев, ожидая от него правосудия против бесчестного человека, которого я пред ним изобличил, – приговора, тем более значительного и грозного, что исполнителем его должна явиться совесть всех порядочных людей.

Наши братья из европейской демократии, добровольно откликнувшиеся на мой призыв, единодушные в своем порицании, объявили, что готовы публично заклеймить человека, поступившего бесчестно.

Так обстояло с этим делом.

Между тем несколько моих друзей, верных исполнителей последней воли уважаемой ими сестры, отправились пристыдить негодяя в собственном его жилище.

Принудив его нравственными мерами к молчанию, они прочли ему вслух письмо, написанное ему на ложе болезни женщиной, могилу которой вырыл он. Это было письмо, которое он отослал обратно автору в сопровождении гнусного комментария, утверждая, что не захотел прочесть письмо, которое он однако вскрыл <���и> прочел; оно содержало в себе безвозвратное его осуждение.

Преступник, пораженный неожиданностью, прослушав подлинный приговор, осуждавший его без права обжалованья, нашел в себе лишь настолько смелости, чтоб обратиться в бегство и громко призывать на помощь полицию.

Тогда Эрнест Гауг, охваченный справедливым негодованием, наказал подлеца, наложив на его лицо печать своего презрения.

Упомянутый Гервег выразил свой протест против этого клейма, след которого он хранит и сейчас, только тем, что послал мне второй вызов.

Этот протест легко было предвидеть.

Но меня этот протест не только не заставит отклониться от своего пути, а еще более утвердит на нем.

Да будет же произнесен приговор и да свершится в первый раз правосудие, без прокурора и жандармов, во имя солидарности народов и независимости личностей.

<1852>

Ich ersuche Sie nachstehende Erklärung in Ihrer nächsten Nummer zu veröffentlichen. Hochachtungsvoll

Lucern, A. Herzen

Den 25. Juli 1852

Ich habe mich geweigert, mich mit Georg Herwegh zu schlagen – ich werde mich auch fernerhin weigern.

Die Gründe, weshalb ich G. Herwegh nicht für ehrenfähig halte, gehören nicht hierher. Ich habe sie einigen bekannten europäischen Demokraten mitgeteilt, deren Ausspruch bald erfolgen wird.

Ich würde über den Artikel, welchen G. Herwegh in Ihrem Blatte veröffentlicht hat, kein Wort verloren haben. Da er aber meine liebsten und vertrautesten Freunde als «elende Spadassins» bezeichnet, die mit «russischen Subsidien einen grand coup gegen ihn zu führen trachten», so bin ich – nicht ihm, sondern den Lesern Ihres Journals – eine Erklärung schuldig.

Ich erkläre also, auf Ehrenwort, dap Niemand von mir jemals «Gold bezogen» oder «Subsidien empfangen» hat, mit alleiniger Ausnahme meines Gesindes und des Georg Herwegh selbst, welcher noch heute ein Kapital von zehntausend Franken von mir in Händen hat, das ich ihm vor zwei Jahren ohne Zinsen lieh. Die jährliche Unterstützung, welche derselbe demnach noch in diesem Augenblicke durch mich erhält, kann jeder leicht nach dem landesüblichen Zinsfüße berechnen.

A. Herzen Lucern, den 25 Juli 1852

Прошу Вас опубликовать в следующем номере Вашей газеты нижеследующее разъяснение. С совершеннейшим почтением

А. Герцен

Люцерн,

25 июля 1852 г.

Я отказался драться с Георгом Гервегом – буду отказываться и в дальнейшем.

Причины, но которым я считаю г. Гервега недостойным, не относятся к делу. Я сообщил их нескольким известным европейским демократам, приговор которых скоро последует

Я не стал бы тратить слов по поводу статьи, напечатанной г. Гервегом в Вашей газете. Но поскольку он изображает моих лучших и задушевных друзей как «жалких spadassins» [98]которые при помощи «русских субсидий стараются нанести ему grand coup» [99]–, то я обязан представить разъяснение – не ему, а читателям Вашей газеты.

Итак, я ручаюсь своим честным словом, что никто никогда не «получал золота» или «субсидии», за исключением моего слуги и самого Георга Гервеса, в руках у которого и сейчас еще находится капитал в 10 000 франков, одолженный ему мною два года тому назад без процентов. Размер годового пособия, которое он таким образом получает от меня еще в данное время, каждый легко может сам вычислить по местному процентному расчету.

А. Герцен

Люцерн, 25 июля 1852 г.

DU DEVELOPPEMENT DES IDEES REVOLUTIONNAIRES EN RUSSIE

<���О РАЗВИТИИ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ИДЕЙ В РОССИИ>

ВАРИАНТЫ ИЗДАНИЯ 1851 г.

Стр. 9-18 (137–147)

Introduction (Введение) – отсутствует.

Стр. 19 (148)

2(2) Вместо: La Russie et l'Europe – (Россия и Европа) // Introduction – (Введение).

Стр. 23 (152)

11-12(9)После: ni repos ni joie (радость и отдых). //La tristesse respirait dans chaque mot de mes lettres. La vie ici est très pénible. (Каждое слово в моих письмах дышало грустью. Жизнь здесь очень тягостна).

Стр. 24 (153)

3(3) Вместо: l'embryogénie (эмбрионального) // l'embryologie (эмбриологического)