Михаил Пришвин - Том 5. Лесная капель. Кладовая солнца

Несколько лет тому назад моя охотничья лодочка пристала к берегу моей любимой реки Нерли, и я пошел искать себе ночлег в деревне Желтяково Переславского района Ярославской области. В летнее время школы бывают свободны, и тогда всего проще бывает охотнику познакомиться с учителем.

Так вот, я постучался в школу, и меня встретила высокая пожилая женщина со светлым лицом и молодыми голубыми глазами.

Это была известная в Переславском краю славная учительница Елизавета Федоровна Белоярская. Она была уже другого, более близкого нам поколения, чем та старая учительница, «хороший человек». Главная работа ее, почти тридцать лет, прошла в советское время. Началась ее жизнь в школе цветами, не помню хорошо, какие это были цветы: фикусы, лимонные деревья, пальмы или филодендроны. Теперь деревья эти, по одному в комнате, так разрослись, что каждое заполнило все пространство, и класс представлял собою зеленый сад с мелькающими между ветками головками детей.

Утром я еще дремал, когда в отведенную мне комнату прибежали дети с тряпками в руках и, не спуская глаз с моей собаки, поднимаясь на парты, на лесенку, стали вытирать пыль с листьев огромного дерева.

Когда ребята покончили с чисткой классных деревьев, мы пошли с ними в сад, огород и на пчельник. Тут уже каждый знал свое место, и совсем была незаметна руководящая воля учительницы. Но мы-то, конечно, знали, сколько незаметного труда было вложено, чтобы создать такой воодушевленный коллектив из обычного стада деревенских буянов. Мало того! Мы тоже хорошо знали, сколько такта требовалось от учителя, чтобы школа завоевала уважение и симпатию родителей в деревне. В то время в деревне был еще резкий разлад отцов и детей, и лад школы с отцами и детьми казался делом очень трудным.

– Как вы этого достигли? – спросили мы хозяйку за чаем.

– Простыми средствами, – ответила учительница, – мы старались смотреть и на родителей как на детей. Вот хотя бы эти огороды, сад, пчельник: у нас дети все сами делают, и мы все отказываемся от своей доли в доходе и все отдаем обществу. Дети воспитываются, им не грех иногда и пошалить, что-нибудь сорвать для себя, но учительница должна быть совершенно бескорыстной, это покоряет деревенских людей…

Это и очень понятно, если стать на точку зрения хлебороба, собирающего по зернышку наше богатство. Такой человек, запавший в мир материальных вещей, ждет от просвещения свободы. И когда он получил материальный прибыток от этой как бы нематериальной лотереи, называемой просвещением, он принимает его как доказательство полезности людям занятий с книгами, видит в этом движении вперед оправдание своего труда.

Прошло уже лет восемь с тех пор, как мы были в гостях у этой учительницы, и я все собираюсь и никак не могу собраться побывать у нее зимой. Очень хочется в зимнее время подойти к замерзшему окошку, протаять пальцем в нем дырочку и поглядеть в этот зеленый рай, где живут (…) дети и среди них пожилая мать со светлым лицом и голубыми глазами.

После этого впечатления мне стало ближе понимание хорошего человека. Мне кажется теперь, что пусть учитель будет мужчина или женщина, но у хорошего человека любовь к детям рождается под влиянием особого чувства материнства.

Взять тоже, Иван Иванович Фокин, из того же самого Переславского района, директор неполной средней школы в Новоселках. Этот сильный человек еще ближе к нашему времени, и учительская жизнь его вся целиком – тридцать лет – прошла в советское время. Он умер всего недели две тому назад от язвы в желудке. С этой язвой он ходил и на войну.

Тридцать лет тому назад липовые аллеи вокруг его школы только стали было от земли подниматься, а теперь они и школу закрыли. На войну он пошел, не расставаясь со своей язвой, и, когда уходил, дети на дорогу ему всего нанесли: и сливочного масла, и белого хлеба. Хватило бы надолго Ивану Ивановичу. Но случилось, в поезде, идущем в Ярославль, набились беженцы. Тут были старики, женщины с грудными детьми, оборванные, голодные. Учитель глядел, глядел и понемногу, сам того не замечая, стал свой хлеб, масло, мясо раздавать. Да так все и отдал, и нести было нечего, когда поезд пришел в Ярославль. Но учитель не об этом думал, а как бы этим людям на вокзале помочь. За тридцать-то лет сколько у него было, вышло из школы дельных людей, сколько их было в самом Ярославле! Он стал вспоминать и звонить, вспоминать и звонить. Так дозвонился он до одного своего ученика на большом месте, и тот позвал его завтракать.

– Не за угощением я пришел к тебе, – сказал Иван Иванович, садясь за стол своего ученика. – Я пришел просить тебя: сходи на вокзал, погляди…

После завтрака начальник вынул книжку и сказал:

– Ну, говорите, чего вам, Иван Иванович, на дорогу надо выписать.

– Ничего не надо, – ответил учитель. – Я только прошу тебя честно: сходи на вокзал и погляди…

В передней, как водится, прощаясь, учитель и ученик долго разговаривали о прошлом, о будущем, и начальник не один раз пытался уговорить воспользоваться случаем для себя, взять с собой на дорогу свежих продуктов. И на все предложения Иван Иванович отвечал только одно:

– А я тебе говорю: ты пойди, погляди!..

Да, вот только теперь, когда сам прошел через многое, начинаешь понимать, что это значит – хороший человек, f и какое недоразумение было у тебя с хорошим человеком в молодости, когда хорошего понимал как среднего, когда на артиста или поэта смотрел как на высших существ. А между тем настоящие-то великие артисты, хотя бы тот же лично мне когда-то знакомый Шаляпин, величайший артист, если бы под гром аплодисментов Иван Иванович прошагал к нему через зал и сказал: «Ты, Федор Иванович, хороший человек!..»

Что бы тогда было?

Да вот что было бы, – за это ручаюсь: на какое-то время Шаляпин забыл бы все свои аплодисменты.

И, наверно, произошла бы вообще какая-то пауза…

И мы сейчас с вами помолчим в светлую память ушедших и во славу тысяч и тысяч незаметно живущих с нами хороших русских людей, учителей нашего народа.

Говорят, в старину в нашем маленьком городе на какой-то колокольне висел сторожевой колокол и в него положено было звонить, только если подходил неприятель. Этот сторожевой звон подхватывали на колокольне в ближайшем селе, и так от колокольни к колокольне звон с вестью о неприятеле докатывался до Москвы. Тогда без всякого промедления по этому особенному военному звону собиралось войско и выходило навстречу неприятелю. Вот отчего будто бы наш любимый маленький город получил свое прекрасное имя: Звени-город.